На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

Но Мехмеду не нужно было золото. Не нужен был мир с румами. Да и об Орхане он почти не беспокоился, ведь этот неудачливый Орхан ещё лет девять назад, когда был жив отец Мехмеда, собрал армию и силился захватить трон, но не добился ничего. Его обратило в бегство войско под предводительством Шехабеддина-паши.

Мехмед сам не понимал, почему переговоры начались. Наверное, он был так огорчён своей неудачей с деревянными башнями, что позволил Халилу действовать, а Заганос, который всегда спорил с Халилом, не стал спорить, потому что не имел достаточных оснований — он же потерпел неудачу с подкопами.

Впрочем, можно было сказать, что Заганос спорил с Халилом прямо сейчас — в эту самую минуту, потому что снова взялся за вроде бы безнадёжное дело. Второй визир не присутствовал сейчас в шатре, потому что руководил рытьём новых подкопов.

Теперь проходчики сменили тактику. Если раньше стремились сделать подземный ход, который бы вёл в город, то теперь стремились копать под стенами, чтобы заложить туда бочки с порохом. «Наши враги взорвали нашу башню, а мы взорвём их башни», — сказал Заганос и, увидев, что Мехмед покачал головой, то есть отвечает «почему бы и нет», отправился исполнять свой новый план.

Вот уже шесть дней велись эти подземные сражения. За это время два проходчика, которых румы сумели поймать живыми, были обезглавлены и сброшены со стен — в назидание осаждающим. Но Заганоса даже это не остановило! Он не сдавался. «А я что же? Сдался?» — спрашивал себя Мехмед.

Шехабеддин, стоявший по левую сторону трона, не одобрял переговоры с румами, однако возразить Халилу не мог. Ведь не только Заганос, но и другие начальники турецкой армии не добились успехов при осаде города. И даже новость, которую утром получил Шехабеддин на очередной стреле, не могла помочь, а ведь новость была очень хорошей.

Человек, засланный Шехабеддином в город, сообщал, что в главном храме случилось то, что все жители приняли за знак, предвещающий победу туркам. Однако Халил, узнав об этом, нисколько не смутился и лишь сказал, что происшествие в храме сделает румов более уступчивыми на переговорах.

Султан не должен разговаривать с посланцами, поэтому объявить об условиях мира предстояло одному из слуг Мехмеда, а сам Мехмед, неподвижно сидя на троне и ожидая этой речи, опять хотел скрежетать зубами: «Не мои условия будут объявлены. Это условия Халила. Получается, он здесь повелевает? Не я?»

Одно было хорошо: румы отправили на переговоры посланца невысокого ранга, и потому, чтобы не оказывать этому человеку те почести, которых он не заслуживал, в султанском шатре не стали собирать всех приближённых. Из сановников присутствовали лишь Халил и Шехабеддин. Только они стали бы свидетелями того, как их повелитель сдался, отказался от грандиозного замысла завоевать великий город, который называют «матерь вселенной».

Где-то на краю сознания, полного тёмной тоски, маленьким огоньком светила мысль: «Но ведь договор с румами можно не соблюдать». Однако что-то подсказывало — Халил заставит соблюдать. А возразить ему никто не сможет, потому что ни один штурм, предпринятый в ходе осады, не был удачным. Два раза турецкие воины даже проникали в город, но оба раза их выгнали.

Мехмед опять вспомнил о своём учителе, который надеялся примирить своего воспитанника с румами. Султану подумалось: «Он был бы доволен. Ведь я заключаю мир». Однако тут же подумалось другое: «Он также был бы доволен, что стал воспитателем нового Искендера, а если я не возьму город румов, то Искендером не назовусь».

«Учитель, если ты не держишь ничью сторону, тогда скажи, как мне добиться желаемого», — мысленно попросил юный султан, хоть и знал, что ничего нового не услышит. Мёртвые не могут сказать нового. Могут лишь повторить то, что уже когда-то говорили, а тот, кто помнит мёртвых, волен составлять из старых фраз новые беседы.

Образ красивого светловолосого наставника в светлых одеждах снова возник рядом, и ученик сказал: «Смотри, учитель. Всё стало, как прежде. Ты жаловался, что я слишком самостоятелен, перестал советоваться с тобой, но вот — снова советуюсь. Я верю, что ты, как и прежде, не станешь ничего советовать мне во зло».

Воображаемый наставник ничего не сказал. Лишь улыбнулся своей тёплой улыбкой, и Мехмеду вдруг вспомнились давние, отроческие годы и дальний дворец, где произошла первая встреча с учителем.

Мехмед до той судьбоносной встречи учился плохо, поэтому наставники называли его глупым, но учитель-рум уже после первого занятия сказал, что их ученик умный, а вот учителя, судя по всему, недостаточно умны, если не могут объяснить, зачем нужно учиться. Рум объяснял, что отвращение к учёбе обычно возникает, если ученика ведут к знаниям не той дорогой, которой он сам хотел бы идти. А ещё учитель сказал, что учение закаляет характер, воспитывает в ученике упорство.