На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

«Как видно, плохо я воспитывал в себе упорство, если теперь отступаю», — подумал Мехмед. Он помнил, как говорил учителю: «Я не упорный. Я упрямый, как осёл», — а учитель отвечал: «Упрямство и упорство — это две стороны одной монеты. Я уверен, что ты сможешь превратить упрямство в упорство, если захочешь».

Воспоминания, казалось, были просто красивыми грёзами, которые не давали никакой подсказки о том, как теперь поступить. А может, султан просто не замечал очевидного? Учитель в воображении Мехмеда нахмурился, что случалось крайне редко, и спросил: «Но ведь не зря же я столько лет учил тебя греческому языку? Почему ты не пользуешься своим знанием? Знание не даёт свободу, если им не пользоваться, а держать в голове, как в запертом сундуке».

Кажется, Мехмед начал смутно понимать, поэтому лицо наставника прояснилось, и он воодушевлённо продолжал: «Знания дают нам возможность жить той жизнью, которую мы сами выбрали. Вооружившись знаниями, мы можем изменять нашу судьбу, как хотим. Невежество делает нас рабами, а знание — свободными. Вооружись знанием, которое я дал тебе! Я в тебя верю, мой мальчик».

— Хватит, — остановил Мехмед слугу, который только что начал рассказывать посланцу условия мира. — Я сам расскажу этому человеку об условиях, на которых готов отступить.

Посланец удивился. Во-первых, потому, что султан заговорил. А во-вторых, потому, что заговорил не на своём языке, но легко и свободно.

— Город должен выплатить мне сто тысяч золотых, — уверенно произнёс Мехмед на языке румов, — и ежегодно выплачивать столько же, а иначе я снова соберу войско и приду под эти стены. Если же жители не могут собрать такую сумму, то они вольны взять столько имущества, сколько в состоянии увезти, и отправляться куда угодно. Им никто не помешает уехать или уплыть, а когда все желающие покинут город, я войду туда и объявлю его своим.

Посланец удивился ещё больше. Несомненно, он ожидал совсем других условий — тех, которые предложил Халил и, конечно, сообщил осаждённым через Измаила.

Новые условия Мехмед сам придумал только что, причём нарочно назначил такие, которые возмутят румов и будут заведомо невыполнимыми. Султан не хотел мира. Он хотел взять город, а вернее — доказать, что этот город может быть взят. Пришло время, когда «матерь вселенной» должна покориться новому Искендеру!

Кажется, только теперь Мехмед понял, что главные его враги — не за стенами столицы румов, а рядом: это тени прошлого, собственный страх неудачи, неверие в себя. Если победить этих врагов, то и Халил не страшен. Никто не посмеет даже тайно назвать повелителя глупым и неудачливым, если повелитель сам верит в свою правоту и в свою будущую победу.

Халил хотел было что-то возразить, но Мехмед жестом приказал ему хранить молчание и подытожил, обращаясь к посланцу:

— Вот что я предлагаю вашему правителю, а теперь иди и передай мои слова, кому должен. Других условий не будет.

Посланец ушёл подавленный. Мехмед улыбнулся ему вслед, а затем повернул голову влево, чтобы посмотреть на Шехабеддина. Тот тоже улыбался.

— Мой повелитель сказал слово, а кому-то останется лишь смотреть на руины, — многозначительно произнёс евнух, но, конечно, имел в виду не руины столицы румов.

Он понял верно! Раньше Халилу достаточно было одного слова, чтобы разрушить планы Мехмеда, а теперь всё стало наоборот: Мехмед всего несколькими фразами разрушил здание мира с румами, которое Халил строил так долго!

— Шехабеддин-паша, — обратился султан к евнуху уже на своём языке, — иди и скажи сейчас Заганосу-паше, что он был прав во всём. Прав даже тогда, когда терпел неудачи, и я благодарю его за урок. Если поставил себе цель, нельзя от неё отказываться. Если Искендер устремился к новым завоеваниям, то верит в свой успех. А если не верит, то он не Искендер. Я на некоторое время забыл об этом, но теперь вспомнил. Скажи Заганосу-паше, что я хочу обсудить с ним нашу общую цель. Обсудить прямо сейчас.

* * *

Занимая пост албанского санджакбея, Шехабеддин надеялся, что бунта в албанских землях не случится очень долго. Ведь столько было сделано, чтобы заслужить расположение местных жителей! Евнух назначил посильные налоги, разбирал жалобы, старался не допускать притеснений, даже если это касалось неверных. Однако он совсем забыл, что гроза может прийти извне.

Шехабеддин не мог скрыть досаду, когда на второй год после его назначения в Албанию, в начале осени, услышал от одного из осведомителей, о чём шепчутся люди на рынке Гирокастры. Прошёл слух, что с севера, из непокорённых албанских земель, идёт большая армия. Втрое больше той, которой располагал Шехабеддин. И никто из албанцев не боялся её прихода. Они радовались. «И это после всего, что я для них сделал!» — подумал евнух.

Не радовались только те албанцы, которые приняли ислам и согласились нести службу в турецком войске. Сто семьдесят пять человек, владевших тимарами и составлявших конницу в войске Шехабеддина. Двое из них, начальники правого и левого крыла, явились к «своему санджакбею» и тоже сообщили об опасности: