На руинах нового

Все так, однако «Поэма конца» не только про «конец». Она и про «поэму» – не как стихотворное произведение, не как «литературу», а про некое новое синтетическое искусство, в котором перемешаются и станут чем-то единым слова и визуальные образы. Именно поэтому «Поэма конца» в ее сценическом воплощении – помимо констатации смерти прошлого – дает намек и на будущее, на будущее новое искусство. Впрочем, это даже не намек, а полноценная метафора. И в метафоре Гнедова, ставшей своего рода melting pot, плавильным котлом слова и изображения, содержится будущее. Сегодня, когда будущее столетней давности уже давно наступило – и порядком всем надоело – нужна новая метафора, новая «Поэма конца», которая дала бы надежду на то, что божественная игра логоса и арта продолжится. Иначе остается помереть и накрыться белым листом «Поэмы конца».

Государство и Ничто

Весь глубочайший смысл диктатуры пролетариата, этого политико-экономического спасительного требования современности, отнюдь не в господстве ради господства во веки веков, а во временном снятии противоречия между духом и властью под знаменем креста, смысл ее в преодолении мира путем мирового господства, в переходе, в трансцендентности, в царствии Божием. Пролетариат продолжает дело Григория.

Томас Манн. Волшебная гора[30]

В пьесе Тома Стоппарда «Травести» дело происходит в Цюрихе, в начале 1917-го. В нейтральной Швейцарии укрылись от Первой мировой самые разные люди; среди них – писатели, поэты, политические эмигранты. У Стоппарда дадаист Тристан Тцара играет в цюрихском кафе в шахматы с Владимиром Лениным, а Джеймс Джойс сидит вместе с русским большевиком в местной библиотеке. Все эти – а также многие другие – люди действительно жили тогда в Цюрихе, но вот общались они или нет – сказать сегодня уже невозможно. Так или иначе, искушение увидеть главных политических, художественных и литературных революционеров XX века в одной компании хлопающими друг друга по плечу, заказывающими пиво по кругу было слишком велико, и Стоппард сочинил «Травести». Одна из самых замечательных сцен в пьесе происходит в библиотечном зале, где за разными столами трудятся Джойс и Ленин. Входит Крупская, которую в пьесе зовут просто Надя. Надя очень взволнованна. Увидев, где сидит муж, она устремляется к нему. Супруги начинают беседовать: все первое действие Ленин и Надя говорят по-русски.

Надя: Володя!

Ленин: Что такое?

Надя: Бронский пришел. Он сказал, что в Петербурге революция!

Ленин: Революция!

В этот момент Джойс встает и начинает шарить по карманам, разыскивая листки, на которых он записал что-то нужное ему для работы. Тем временем Ленин и Надя продолжают беседовать, Джойс выуживает из карманов листочки один за другим и читает вслух то, что на них написано.

Джойс (зачитывает первый листок): «Безотрадное наслаждение… пузатый Аквинат… Frate porcospino…» (Решает, что этот листок ему не нужен, сминает его и выбрасывает. Находит следующий.) «Und alle Schiffe brücken…» (Решает, что это пригодится, и кладет листок обратно в карман.) «Entweder иносущие oder единосущие, токмо ни в коем случае не ущербносущие…» (Решает, что и это ему пригодится.)

Между тем Ленин и Надя продолжают свою беседу.

Ленин: Откуда он знает?

Надя: Написано в газетах. Он говорит, что царь собирается отречься от престола!

Ленин: Что ты!

Надя: Да!

Ленин: Это в газетах?

Надя: Да, да. Идем домой. Он ждет.

Ленин: Он там?

Надя: Да.

Ленин: Газеты у него?

Надя: Да!

Ленин: Ты сама видела?

Надя: Да, да, да![31]