На руинах пирамид

— Так мне и искать не надо. В прошлом ноябре, когда Ниночка Лосева проводила в нашем ДК мой творческий вечер, я познакомился там с прекрасной женщиной… Разговорились, обменялись электронными адресами… Теперь переписываемся. Ей сорок лет, она — вдова. Муж погиб, а я был любимым его писателем, он и в военное училище пошел, потому что прочитал мой роман об афганской войне. Теперь ее сын на втором курсе того же училища. У нее дома все мои книги, причем в разных изданиях и сериях. У нее дома, наверное, целый шкаф моих книг, я так думаю. А тогда после знакомства мы поговорили до глубокого вечера у меня тут, а потом я ее домой отвез.

— Не встречались с ней после?

— Сходили в Русский музей, посмотрели выставку картин Верещагина. Как оказалось, это любимый художник и ее тоже. Я, конечно, удивил ее, когда рассказал, что брат Василия Васильевича тоже был очень талантливым человеком и память о себе оставил неменьшую: ведь именно он создал лучшее в мире сливочное масло, которое получило золотую медаль на парижской выставке. Масло признали эталонным, и в России оно продавалось под названием «Парижское». Но потом, когда большевики пришли к власти, они зачем-то переименовали это масло в «Вологодское», так как Верещагины были из Вологодской губернии и там же это масло производилось. Большевики зачем-то все решили переименовать: пиво «Венское» назвали «Жигулевским», «Немецкая» колбаса стала «Докторской», «Любимые духи императрицы» сделались «Красной Москвой»…

В кармане Францева прозвучала телефонная трель. Вызывал Кудеяров.

— Ты долго еще там?

— Выхожу.

Николай поднялся.

— Я спешу. Тут еще кое-что случилось, но об этом в другой раз. А напоследок мой совет: привозите вашу знакомую сюда, познакомьте со своими друзьями. Кстати, вы ее поздравили с праздником?

Писатель кивнул.

— Поздравил, но не лично. Отправил ей с курьером букет роз, она потом позвонила и поблагодарила. И я решил выпить коньячка, а потом пошел к вам.

Кудеяров ждал его за воротами возле служебной «Нивы» участкового.

— Ну как? — спросил он. — Прояснилось что-нибудь?

Францев кивнул молча и ответил уже после того, как оба заняли свои места в салоне.

— Он так и не смог найти свой нож. Скорее всего, Иван Андреевич оставил его на барной стойке в доме Дробышева, где теперь живет Лиза Романова. Она могла взять, а может, он там до сих пор лежит. Но все равно Синица к этому времени уже уехал из поселка. Установили хоть точное время его смерти?

— Приблизительное, как это обычно бывает. Двадцать один час тридцать минут плюс-минус полчаса. Но что-то мне подсказывает, что этот плюс-минус может быть и больше, потому что в машине, после того как она постояла на морозе, тоже было весьма прохладно.

— Это понятно, — согласился участковый, — но в любом случае получается, что стопроцентное алиби из многих людей имеем только я, писатель Карсавин и Елизавета Романова, потому что писатель и я находились в это время в ее доме.

— Плюс-минус полчаса, — уточнил Павел, — а может, и больше. Вы вне подозрений в отрезке указанного времени, если, конечно, вы все трое не вступили в сговор с целью убийства крупного бизнесмена Аркадия Борисовича Синицы.

— Что вообще в следственном комитете говорят?

— А что они могут сказать? Молчат, но то, что Синица и ранее убитый чиновник Оборванцев были соседями и близкими приятелями, у следствия вызвало глубочайший интерес.

Машина остановилась, и Кудеяров вышел на дорогу, шагнул к калитке и нажал на кнопку переговорного устройства.

— Кто там еще? — прозвучал женский голос.

— Следственный комитет и участковый, хотим задать вам парочку вопросов.

— Господи, когда же это закончится!

— Закончится, когда мы установим личность того, кто убил близкого вам человека.

Щелкнула задвижка, Павел открыл калитку и пропустил вперед Францева, сказав ему:

— Надо и в самом деле помягче с ней.

Францев с Кудеяровым прошли через двор, девушка открыла им дверь. Вошли внутрь, участковый начал снимать ботинки, но Елизавета махнула рукой:

— Так проходите. Здесь и без того не очень чисто.

Сказала и шагнула в сторону, стараясь не попадать на освещенные солнечным светом участки комнаты, потому что на ее лице не было косметики. Николай, заметив ее смущение, не смотрел на нее, а оглядывал помещение.

— Мы ненадолго, — предупредил он, — дело в том, что мы вчера нож здесь оставили. На барной стойке должен лежать.

— Нож? — удивилась девушка. — Может быть, и лежит, но я его не видела. Вы проходите и посмотрите. Но на стойке ничего нет.

На барной стойке ничего не было. Ни ножа, ни ножен, вообще ничего. Францев оглядел комнату. Павел остался у входа, ничего не высматривал, только спросил:

— Кто-нибудь еще заходил вчера?

— Сосед зашел сразу после того, как участковый с писателем ушли.

— Какой сосед? — осторожно поинтересовался Николай.