На румбе 202

Не прошло и минуты, как дрова весело затрещали и комната стала наполняться великолепным теплом.

— Снимай одежку, суши! — скомандовал Леха. — А мы пойдем принесем книжки.

— Да у тебя самого от кормы пар идет! — подошел к Лехе юнга.

— Однако, ничего. Книжки с батишка снимал, сам малость промок, — улыбнулся Леха. — Высохну, — он взял у Коли фонарик. — Пошли, однако.

Оставшись один, Витя снял курточку, стянул прилипшие к ногам брюки, трусы и развесил на скамье против печки.

Но если в мокрой одежде зуб на зуб не попадал, то голому стало еще холоднее. Витя с опаской поглядел на оскаленные волчьи головы и несмело потянул к себе одну шкуру. На ощупь волчья шерсть оказалась мягкой. Уже смелей мальчик снял ее с лавки и набросил на плечи. Сразу стало тепло и удивительно уютно. Нужно бы, конечно, пойти помочь носить книги.

«Вот немного согреюсь и пойду», — подумал Витя, усаживаясь на краешек скамьи. На секунду он закрыл глаза и тут же снова открыл. Что за наваждение? В углу избушки, аккуратно уложенные столбиком, лежат пачки с книгами. Коля и Леха сидят прямо на полу возле печки. Коля яростно выдергивает зеленоватые перья из крыльев селезня. По гримасе, исказившей его лицо, Витя видит, что это у него получается неважно. И действительно, на кончиках вырванных перьев висят лохмотья кожи, желтые кусочки жира.

— Давай сюда! Зачем дичину портишь? — потребовал Леха. — Где стрелял?

— Коныч дал. Почтарь Коныч. На ужин. А у нее, проклятой, перья как приклеенные! — Юнге не впервой ощипывать птиц. Сколько раз на «Богатыре» кок поручал ему эту работу. Не утку, так курицу — какая разница? Правда, перед обработкой кок обычно окунал курицу в бачок с кипятком и перья отделялись сами собой, а эту «на сухую» — рвешь, рвешь. — Надо бы кипятком ошпарить, — говорит он, передавая селезня Лехе.

— Ничего! Однако, и без кипятка сделаем.

Леха вытащил из-за пояса нож, быстрым незаметным движением сделал глубокий надрез и, засунув в утиный живот два пальца, ловко вытащил сразу все внутренности. Затем проткнул птицу насквозь острой лучиной и подал юнге.

— Крути немного. Над огнем.

— Так и есть будешь с перьями? — вытаращил глаза юнга.

— Зачем с перьями? Перья гореть будут, — засмеялся Леха.

Витя почувствовал, как избушку заполнил едкий запах паленых перьев. Потом к нему примешался нежнейший аромат жареного мяса. Это невозможно вытерпеть. Витя приподнял голову.

— Спи, спи! Готов будет ужин, — разбудим, — сказал Коля.

— А я вовсе и не спал!

Витя не врет. Он уверен, что не спал. Он просто не понимает, что сегодня вокруг него происходит. Вот и сейчас. Опять чуть прикрыл глаза, а утки, уже разрезанные на кусочки, лежат горкой на столе. От горки идет пар. Коля сидит уже рядом с Витей на скамье, а Леха протягивает им обоим по жирной утиной ножке. Завернувшись в волчью шкуру, Витя пересаживается поближе к столу, с наслаждением вонзает зубы в теплое обгоревшее мясо и, урча, как Ветрогон, дробит зубами сладкие утиные косточки.

— Эх, жалко, нет фотоаппарата, — грустно вздыхает юнга. — Вот бы показать Сергею Ивановичу «жителя нашей эры». В какой руке, ты меня на «Богатыре» учил, держать нож и вилку?

Витя не обижается на «подначку»: во-первых, он уже к этому привык, а во-вторых, — действительно, чем голый, завернутый в звериную шкуру мальчишка, рвущий зубами и руками кусок недожаренной дичи, отличается от жителя каменного века?

— Однако, вещички сухие, — тронул Леха Витину одежду. — Одевайся. Сейчас поплывем!

— Леха! — сказал юнга. — Мы решили остаться тут вдвоем, а тебя попросить дать из района телеграмму в Петропавловск. Мы сейчас напишем, а ты передашь. Ладно?

— Зачем передашь. Сам передашь, — говорит Леха.

— Нет, ты не понял, — попытался объяснить юнга. — Тебе нужно везти книжки, ты можешь взять только одного из нас. Вот мы и решили…

— Зачем одного. Двух возьму, — говорит Леха. — Довезу вас до Теплого озера, потом вернусь — возьму книжки. От Теплого озера район совсем близко. Ничего. Завтра в районе будете.

— Ну, спасибо, Алеша, — порывисто обнял Леху юнга. — Ладно! За нами не пропадет!

— Зачем говоришь «не пропадет»? — обижается Леха. — Вы, однако, на Камчатке. На Камчатке один люди всегда помогает другим люди.

— Постой, а как же Коныч? — вспомнил, натягивая почтарские сапоги, Витя. — Ведь он утром обещал привезти нам деньги?

— А мы ему напишем, чтобы переслал деньги на «Богатырь». Скажем, что не могли упустить такой транспорт. Он поймет, — говорит юнга.

— А мешок?

— Мешок? — юнга поднял со скамьи вещевой мешок почтальона. — Мешок оставим в избушке, — неуверенно сказал он, с грустью ощущая тяжесть наполняющих его продуктов. И вдруг блестящая идея осенила юнгу.

— Давай, продукты переложим в твой рюкзак, а мешок оставим Конычу. Ведь, наверно, он это нам оставил.

— Давай хоть напишем, чтобы стоимость взятой нами еды Коныч вычел из причитающихся нам денег, и за сапоги тоже… — сказал, перекладывая сало и хлеб в свой рюкзак, Витя.