На рыдване по галактикам

— За ма-а-аленький поцелуйчик… от вас, бортинженер Стратитайлер, — кокетничает Тася, накручивая белокурый локон на пальчик. Нюк тяжко вздыхает, словно его ящики с куролапами таскать заставляют — выделывается, похоже, в расчете на то, чтобы припомнить мне потом свою великую жертву, но таки чмокает сложенные сердечком силиконовые губки. Два заледенелых до звона печенюха наконец перекочевывают в его загребущие лапешки, и, жадно обнюхав оба, один он с явным сожалением все же отдает мне. Альтруизм, привитый воспитанием, а может, и какая-никакая привязанность к моей персоне, видимо, побеждают первоначальный план сокрыться с этим сокровищем в глубинах трюма и заточить все в один пищеприемник.

— И компот! — уже откровенно наглеет наследный принц затерянной галактики, усаживаясь за стол. — Ну пожа-а-алуйста, ну Шухер же фрукты растит!

— Может, разогреть? — спрашивает сияющая Тася, похоже, подзаряжающая поцелуями свои и без того неубиваемые аккумуляторы.

— Нет! — отрезает Нюк, облизывая ледышку. — Так на мороженку похоже и на подольше растянуть можно. А ведь с месяцок тому назад думал, что ни одного больше в жизни не съем… Прям работником коммерческого секса себя чувствую, звездой Ергая… Такой ли доли мне нянюшка желала?

Этакими темпами он набьет цену этой несчастной печенюхе почище тагаранца, впаривающего ржавый арбалет самого пращура Ди-Дер-Сона (у каждого аборигена таких реликвий не меньше дюжины — и все, разумеется, подлинники) заезжему туристу! Черная дыра с ними, с принципами, в следующий раз сама отработаю, не развалюсь.

— Почему ты просто ее не перепрограммируешь? — спрашиваю я шепотом, чтоб Тася не услышала. — Раз уж это доставляет тебе такие тяжкие страдания.

— Нам еще пару-тройку недель назад шплехать, какое-никакое развлечение, — отмахивается он. — Может, состряпаем из куроботинок елку? И выклянчим печенек на ее украшательство. Что-то я по праздникам соскучился.

Тут дверь отъезжает в сторону, и к нашей компании присоединяется еще один гастрономический гуру. При виде его завораживающе парящих в воздухе псевдоподий спешно толкаю закаменелую печенюху в рот — плавали, знаем мы эти гипнотические фокусы. Температура в недрах пищеприемника тут же устремляется к абсолютному нулю, а язык прочно и надежно примораживается к стылой нямке.

— Сам с ней за печенюхи целуйся, — предупреждает Нюк, живо опуская свое сокровище в подставленную Тасей емкость с горячим компотом. Я рада бы тоже что-нибудь сказать, но в кои-то веки мой говорильный аппарат напрочь лишен этой возможности, поэтому ограничиваюсь тем, что приветственно помахиваю собственной верхней конечностью.

— Бортинженер Стратитайлер, вам что, не нравится, как я целуюсь?! — немедля надувает губки роботесса, плотно ориентированная таки на гуманоидов мужского пола. — Ни один из сорока четырех способов?!

— Фто ты, Тафенька, пофелуи профто огонь! — уверяет Нюк, затолкав стремительно оттаявший в горячем компоте десерт в рот. — Профто надо чефно, фтоб фсем поровну.

Но, к моему величайшему потрясению, наш агроном не удостаивает даже мимолетным взором ни нырнувшую в стакан Нюкову печеньку, ни беззастенчиво выпирающую у меня изо рта ледышку. Исполнив какие-то загадочные па всеми щупалами, он седлает ближайший стул, для устойчивости обвив его обоими хвостами. И это даже не вызывает взрыва басовитых проклятий со стороны корморожденного мерзавца!

— Ужинаете? — любезно осведомляется Шухер, глядя на нас ласковыми глазами. — Как сказал кто-то из классиков, в человеке все должно быть прекрасно… и желудок… и аппетит.

— Да какое там, — вздыхает Нюк, жадно запивая скудный десерт пахнущим фруктами варевом.

Спинная коборукова сумка! Утухенгаль что, отыскал заначку с буравчиком? Или вырастил в своей оранжерее горошек, скрещенный с альдебаранскими шишечками? Вот принц Нюкийский-то обрадуется. А потом тоже начнет ссылаться на сомнительных классиков, изрекая странные цитаты. Я кручу головой в попытке избавиться от примерзшего ко мне заиндивелого печенюха, но тщетно. Стратитайлер, обжора, хоть бы догадался компотом поделиться!

— Кхара Пятикрылый, вкусно-то как! — сообщает тот, уже вылавливая пальцем со дна кружки раскисшую ягоду. — Тася, ты и целуешься, и готовишь божественно! Шухерок… миленький, а у тебя там никакого лишнего яблочка или ореха нюкийского не поспело? Совершенно случайно, — интересуется он, влажными от смеси восторга и подхалимажа глазами воззряясь на лимбийца.

— Божественно… — раздумчиво тянет агроном и вдруг шумно вздыхает всеми своими непривычно пустыми ртами: — Мы ведь сами почти побывали в роли богов… В наших руках была судьба Вселенной! Но что случится, если она вдруг окажется в недостойных конечностях?