На самолете в Восточной Арктике

 Брожу по косе; на ней типичная коряцкая постройка для хранения рыбы: шалаш на платформе, покоящейся на жердях. Вход к нему — по вертикально стоящему бревну с зарубками.

Дальше на взморье обрывки канатов, куски досок, раковины во множестве—здесь море, населенное в изобилии животными, и эксплоатируемое человеком.

В 10 ч. на западе прояснилось немного, но все еще снеговая туча тянется перед Говеном. Но уже можно и лететь. Пока мы собираемся приходят три коряка. Ровдужные серо-желтые кофты, ноги в обтянутых ровдужных штанах, желто-серые лица в приветливых морщинах. Разговор очень короток и немногословен: можно перечислить знакомые обоим сторонам географические названия. Самолет отходит от берега. Коряки стоят в токе воздуха от пропеллеров, и им доставляет детское наслаждение падение одного из них, летящие сучья, ветки, задравшиеся полы их облезлых парок.

Пересекаем залив к мысу полуострова Говен. Через 15-минут — встречаем снежную тучу: она все же никуда не ушла. Мы летим низко, привычным бреющим полетом. Снег залепил козырьки, Страубе, который ведет машину (они с Косухиным чередуются по часу), должен высовывать голову за козырек, чтобы посмотреть вперед. Петров решает вернуться обратно в лагуну, чтобы переждать погоду. Крутой вираж над самой водой — и после поворота машина сразу падает на воду. Резкий удар — с моей стороны видно, что мы сейчас упадем, я упираюсь руками в перекладину, и успеваю только кивнуть Салищеву головой; он разбивает очки о борт. Мгновение спустя самолет отскакивает от воды (это называется „барснуть“) и с ревом начинает набирать высоту. Но я уже не вижу этого — в момент удара я повернул голову назад, и увидел сквозь открывшуюся от сотрясения горловину хвостового отсека, что дно самолета пробито, в него хлещет вода — а секунду позже в пробоину виден серый свет. Дыра — в четверть метра, все дно покороблено. Я мчусь немедленно в нос — сообщить о пробоине летчикам. Кабина загромождена ящиками, которые свалились на середину при ударе; я как то непостижимо быстро перескакиваю через них, и проскальзываю через горловину в боковое отделение — через горловину, в которую в обычное время едва могу протиснуться. Передаю записку Страубе: „Пробито дно перед рулем. Вода хлещет“. После короткого совещания с командиром, решают — повернуть опять вперед и лететь до бухты Корфа. С такими повреждениями, которые мы получили, посадка в безлюдной лагуне кончилась бы гибелью самолета. А повреждения, как выяснилось потом, очень серьезны. Удар о воду пришелся по правой стороне, и она сильно смята. Сломано и согнуто 6 шпангоутов, смяты две переборки, область второго редана перед рулем вся разрушена, дюраль вдавлен внутрь корабля клочьями. И даже погнута одна из стоек, поддерживающих моторную гондолу.

Что же случилось? Говоря техническим языком, самолет при вираже потерял скорость, она понизилась со 150 км до 90 км, а такая скорость недостаточна для поддержки в воздухе.

Машина ударилась о воду, имея при этом еще вынос на право (центробежная сила при левом вираже). В момент удара Страубе успел дать полный газ моторам, они послушались, забрали, и самолет, на наше счастье, ограничился первым „барсом“ — на втором хвост был бы наверно залит, и волна потащила бы нас к берегу, в полосу прибоя, где машину обезобразило бы в одну минуту.

Ремонт самолета в бухте Корфа

 А если бы удар о воду был сильнее — от машины вообще ничего бы не осталось.

Следующие два часа были не очень приятны: снова сквозь пургу, мимо скал полуострова Говена, бреющим полетом на разбитой машине — с мыслями о предстоящей посадке, и неминуемом затоплении всех задних отсеков. Мы подготовляемся, подвешиваем багаж и инструменты к распоркам, поднимаем продовольствие на баки с бензином. Опыт „Советского Севера“ говорит, что пробитая машина затопляется лишь наполовину — ее держат пустые бензиновые баки и жабры — но и эта перспектива мало приятна.

За мысом нас ждет небольшое утешение: здесь облака выше и можно итти на высоте 100 м. Но томительно тянутся минуты, и всеобщая радость встречает селение Тиличики.

Вираж — осмотр КОС: где помельче. Петров решает выброситься на косу с внутренней стороны, со стороны лагуны против Тиличиков. Из закрытой горловины отсека, и со дна в разных местах хлещет струями вода — но здесь уже совсем мелко. Можно выбрасывать вещи на берег.

Пирог с голубикой, поднесенный летчикам в Тиличиках

 Вскоре задние отсеки наполняются сантиметров на сорок и хвост садится на дно.

Теперь мы имеем, наконец, возможность поговорить до сыта, выяснить—что и почему, узнать всю тяжесть нашего поражения, и начать строить планы на будущее; ведь бухта Корфа приют не более, чем на дней 20–30: скоро и здесь настигнет нас зима.

Оживленно дебатируется вопрос—затонет ли самолет, если переводить его на буксире в Тиличики, или нет. Переводить страшно, и решено зачинить его сначала вчерне здесь. „Соединенными усилиями мы втаскиваем хвост на берег.