На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции

— Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!

— Все. А ты кого знаешь из них?

— Только двоих и знаю.

Больше от него узнать было ничего невозможно. Мы собрались уезжать.

Двух Дубовецких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербурга следом за ними поехали и мы сами.

Келчевский потирал руки:

— Ну, значит, эти душители все у нас!

— Надо думать!

— Скажите, пожалуйста, — обратился ко мне Прудников, — откуда вы узнали про этих… ну, как их… сторожей?

— Про Славинского и Сверчинского, — ответил я, — очень просто. Я был у Славинского.

— Были?! — воскликнул Келчевский.

Мне стало смешно.

— Я эту ночь ночевал у него в сторожке, — сказал я и передал все происшедшее.

— Видимо, этот Мишка у них штука не малая, — окончил я.

— Значит, их всех и арестовать можно?

— Можно, но надо уловить момент!

— Отлично, — засмеялся Прудников, — сперва уловим момент, потом их! Поручаем это всецело вам.

Я поклонился.

Мы приехали в Петербург.

Я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали тотчас продолжать свои допросы.

— Слушай, — сказал я Погилевичу, — вот в чем дело…

Я рассказал ему про свою ночевку в будке номер девять, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил свой рассказ словами:

— Так вот, надо теперь, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена. Раз! Потом узнать, когда они там соберутся. Два! И три — переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело накрыть! Понял?

— Ну и чего же тут не понять! — сказал Ицка.

— А тогда — шагай!

Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.

Лично сам я был еще один раз в разбойничьем гнезде для того, чтобы лучше осмотреть его.

Павел Славинский и Стефания приняли меня очень радушно. У них был тот ночной гость, который увел Павла пьянствовать к соседу; он оказался каким-то Сашкой и потом причинил мне немало хлопот. Я сразу запомнил его зверскую рожу.

Мишки не было, и как ни хотелось мне проникнуть к Сверчинскому этого не удалось.

Павел вышел вместе со мною осмотреть шоссе и проводил меня до заставы.

— Приходи в конце недели, — сказал он, — будет работа!

Но вместо меня будку номер одиннадцать осмотрел отлично мой Ицка.

Восьмого числа поздно ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:

— Уф! Завтра ночью они все там будут.

— Откуда узнал?

— Ну и не все равно! Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой Калина. Этот Калина такой разбойник. Уф! Он уже четырех убил…

— Где же соберутся?

— И тут, и там.

— Ну, завтра их и переловим! — сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.

Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание.

Я изложил им свой план. Мы возьмем с собою команду в четырнадцать человек, по семь на каждую будку, из отборных людей.

С одними пойдет Ицка, с другими — я.

Дело сделаем ночью. Наши люди сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем мы и — начнем облаву.

Все согласились с моим планом. Во главе отобранных стражников мы поставили двух силачей: городового Смирнова и стражника Петрушева. Они одни свободно могли справиться с десятком человек.

Наступил вечер. Мы собрались, и перед нами выстроились четырнадцать бродяг.

— Так вот, — сказал я им, — по одному, по два идите за Московскую заставу, на Волховское шоссе, Ицка вам укажет места. В час ночи я там буду, и тогда уже за работу!

— Рады стараться! — ответил Петрушев, и они ушли.

Прудников был бледен и, видимо, волновался. Келчевский выпил здоровую порцию коньяку, и только я один, скажу без всякого хвастовства, чувствовал себя как рыба в воде.

Я верил в успех предприятия, предстоящая опасность словно радовала меня, и — теперь я могу сознаться — я видел в этом деле возможность отличиться и обратить на себя внимание.

Кое-как мы досидели до двенадцати.

— Едем! — сказал я.

Мы встали и тронулись в опасную экспедицию.

До заставы мы доехали и приказали ямщику нас ждать, а дальше пошли пешком.

Это приключение могло бы составить несколько страниц жгучего интереса у романиста — но я, к сожалению, не обладаю бойким пером писателя и пишу только неприкрашенную правду.

Однако все-таки не могу обойтись без описаний.

Ночь была ясная, хотя и без луны. Шагах в шести-восьми можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесной группой, а гуськом, и я повел всех не прямо по шоссе, а обочиной, по самому берегу Лиговки.

На другой стороне чернел лес; кругом было мертвенно-тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, было немного жутко…

Мне порой казалось, что я слышу, как щелкают зубы у Прудникова, который шел следом за мною.

Мы вступили в редкий кустарник, голые прутья торчали со всех сторон и цеплялись за нашу одежду.

Вдруг прямо передо мной выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня лежал массивный кастет. Во все времена этот кастет был единственным моим оружием.

— Это я, — ответил в темноте Ицка.

Прудников и Келчевский тотчас приблизились.

— Все готово?

— Все! — ответил Ицка. — И они все пьют! Только Мишки нет.

— Не ждать же его, — сказал я, — а где наши?

— Здесь!