Читаем На сем стою полностью

По дороге он узнал, что, согласно указу, на его книги наложен арест. Публикация эдикта задерживалась, возможно, из-за опасений, что тогда Лютер поймет, что дело его решено, и не приедет. Однако Лютер высказался так: "Если меня не удержат силою и если кесарь не отменит своего приглашения, я вступлю в Вормс под знаменем Христовым против врат ада". Он не питал иллюзий относительно вероятного исхода. После восторженного приема в Эрфурте он заметил: "Это было мое вербное воскресенье. Интересно, можно ли воспринимать эту шумиху единственно как искушение или это также и знамение грядущих мук?"

Пока в Вормсе ожидали приезда Лютера, там появился еще один памфлет под названием "Литания немцев":

"Услышь, Христос, немцев; услышь, Христос, немцев. От злых советников избави Карла, о Господи! От яда на пути в Вормс избави Мартина Лютера, сохрани Упьриха фон Гуттена, о Господи! Вычисти Алеандра, о Господи! Нунциев, выступающих против Лютера в Вормсе, сокруши с небес. О Господи Иисусе, услышь немцев!"

Умеренные католики, однако, желали, чтобы дело не дошло до суда. Эту партию возглавлял Глапион, исповедник императора. Не вполне ясно, был ли он искренним последователем Эразма или вел двойную игру, однако 1лапион вполне определенно начал переговоры прежде, чем могло возникнуть подозрение, будто он пытается удержать Лютера вне Вормса до истечения срока действия охранной грамоты. Ранее Елапион обращался к Фридриху Мудрому с весьма заманчивым предложением. Многие работы Лютера, утверждал Глапион, согревали его сердце. Он полностью согласен со всем, что Лютер говорит об индульгенциях. Он считает, что "О свободе христианина" исполнен чудесного христианского духа. "Вавилонское пленение Церкви", однако, просто поразило его ужасом. Он не мог поверить, что Лютер признает эту книгу своей: она весьма отличается по стилю от других его сочинений. Если ее все же написал Лютер, то сделал это он, находясь, должно быть, во власти необузданного порыва. В таком случае ему следует выразить готовность истолковать ее в духе, сообразующемся со взглядами Церкви. Тогда сторонников у него будет много. Вопрос следует решить, не прибегая к широкой огласке, иначе дьявол посеет раздоры, война и мятеж станут неизбежны. Народные волнения к добру не приведут, и один лишь дьявол выиграет от появления Лютера в Вормсе.

Предложение это было тем более привлекательным, что все в нем соответствовало истине. Если Лютер изъявит готовность отказаться от своей позиции относительно таинств, он может возглавить движение объединившегося германского народа, направленное к ограничению папской власти и прекращению его ограбления. Сейм вправе потребовать от папы уступок, подобных тем, которые уже были дарованы столь сильным государствам, как Франция, Испания и Англия. Можно будет избежать как раскола, так и гражданской войны. Для такого человека, как Фридрих Мудрый, подобное предложение могло бы показаться наиболее приемлемым, однако он твердо решил, что не будет делать никаких шагов, которые позволили бы императору избежать необходимости взять на себя ответственность.

Затем Елапион обратился к другой стороне. Почему бы не попробовать воздействовать через Зиккингена и Гуттена? Во-первых, следует даровать Гуттену содержание от императора. Затем пусть Зиккинген пригласит Лютера в свой замок в Эбернбурге для беседы. Глапион набрался мужества лично посетить Гуттена и Зиккингена в их орлином гнезде. Он выражал такое сочувствие Лютеру и представлял императора в столь благоприятном свете, что Гуттен принял императорское содержание (впоследствии он отказался от него), а Зиккинген поручил своему капеллану, Мартину Бюцеру,

встретить Лютера по дороге в Вормс и пригласить его в Эбернбург. Лютер, однако, был исполнен решимости, войти в Иерусалим, и удержать его не представлялось возможным. Он войдет в Вормс, даже если там столько же бесов, как черепицы на крышах. Гуттен был тронут: "Ясно как день,- писал он Пиркгеймеру, - что его направляет Господь. Решительно отбросив все человеческие соображения, он всецело положился на Бога". Лютеру же он писал: "Вот в чем между нами разница. Я смотрю на людей. Вы же, будучи уже ныне более совершенным, всецело полагаетесь на Бога".

Лютер перед сеймом

Шестнадцатого апреля Лютер въехал в Вормс на саксонской двуколке в сопровождении немногочисленных спутников. Перед ним ехал императорский геральд с изображением орла на своем одеянии. Хотя время было обеденное, две тысячи человек вышли, чтобы проводить Лютера к месту, где он остановился. На следующий день в четыре часа Лютера ожидали геральд и маршал императора, которые скрытно, избегая толпы, провели его на встречу с императором, курфюрстами и виднейшими дворянами Германии. Когда император увидел представшего перед ним монаха, он воскликнул: "Да он совсем не похож на еретика!"

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное