Читаем На сем стою полностью

ничего, а предоставить все Господу. Если меня схватят или убьют, Вашей вины в этом нет. Будучи князем. Вам должно повиноваться императору, не оказывая никакого сопротивления. Никому не дозволено прибегать к силе, помимо тех, кому это положено по закону. Иначе же это бунт против Бога. Но я надеюсь, что Вы не выступите моим обвинителем. Вполне достаточно, если вы оставите дверь открытой. Если они попытаются побудить Вас сделать более того, я скажу Вам, как надобно поступить. Если у Вашей милости есть глаза, то вы узрите славу Божью".

Возвращение в Виттенберг

Возвращение в Виттенберг было отчаянно смелым шагом. Никогда еще Лютеру не грозила такая опасность. Во время собеседований с Кайэтаном и на Вормсском сейме он еще не был отлучен от Церкви и империи, и Фридрих готов был предоставить ему убежище. На этот раз Лютера известили, что ему не следует рассчитывать на защиту в случае, если сейм или император потребуют его выдачи. В Вормсе Лютер имел вторую линию обороны в лице Зиккингена, Гуттена и рыцарей. Эта стена быстро рушилась. После Вормса Зиккинген неблагоразумно ввязался в авантюрное предприятие, направленное на то, чтобы задержать крушение германского рыцарства за счет территориальных князей и епископов. Основной удар был направлен против князя-епископа Рихарда Грейффенклаусского, курфюрста и архиепископа Трирского. К Зиккингену присоединились многие из тех рыцарей, которые ранее предлагали свою помощь Лютеру, но дело было обречено на провал с самого начала, поскольку жертвы предыдущих его набегов поспешили к Триру и загнали Зиккингена в один из его замков, где он и умер от ран. Гуттен не мог помочь Зиккингену - заболев сифилисом, он вынужден был оставаться в Эбернбурге. Но временами, когда болезнь отступала, Гуттен сам организовывал набеги. Он называл их войной против священников, а заключались они в основном в грабеже монастырей. После поражения Зиккингена Гуттен бежал в Швейцарию, где и завершил свою недолгую и яркую, как метеор, жизнь на острове на Цюрихском озере. Поместья тех рыцарей, которые примкнули к Зиккингену, были конфискованы. Если бы Лютер полагался на них, они ничем не смогли бы ему помочь. Но Лютер издавна определил для себя рассчитывать лишь на Господа воинств. Который всегда избавляет Своих детей из пасти льва.

Интересную подробность путешествия Лютера домой читаем мы в хрониках швейцарского автора, который самодовольно включил в изложение истории своего времени подробнейшее описание собственного путешествия в Виттенберг. Однажды ночью во время бури у одной из тюрингских деревушек он вместе со своим спутником остановился у таверны "Черный медведь". Хозяин проводил покрытых дорожной грязью путешественников в зал. Там они увидели рыцаря с окладистой черной бородой. Одетый в пурпурный камзол и шерстяные тесные штаны, рыцарь был погружен в чтение; руки же его покоились на эфесе меча. Рыцарь встал и гостеприимно пригласил заляпанных грязью странников присесть и разделить с ним чашу вина. Вошедшие заметили, что рыцарь читал книгу на иврите. Они спросили, не знает ли он - в Виттенберге ли Лютер. "Я совершенно точно могу сказать вам, что его там нет, но он там будет",- отвечал рыцарь, а затем поинтересовался, что швейцарцы думают о Лютере. Заметив, что путники сочувствуют Реформации, хозяин таверны доверительно сообщил одному из них, что рыцарь этот - не кто иной, как Лютер. Швейцарец не мог поверить своим ушам, предположив, что он ослышался и трактирщик сказал "Гуттен". Расставаясь наутро с рыцарем, они сообщили, что приняли его за Гуттена. "Нет, он Лютер",- вмешался хозяин. "Вы приняли меня за Гуттена. Хозяин принимает меня за Лютера. А в действительности я, может быть, дьявол". Через неделю им вновь предстояло встретиться в Виттенберге.

Первой заботой Лютера было восстановление спокойствия и порядка. Источая уверенность, он поднимался на кафедру и умиротворяющим голосом проповедовал терпение, любовь и заботу о слабых. Он напоминал слушателям о том, что ни один человек не может умереть за другого; ни один человек не может уверовать за другого; ни один человек не может отвечать за другого. Поэтому каждый должен утвердиться в вере собственным разумом. Невозможно угрозами заставить кого-либо поверить. Бесчинства людей, которые разрушают алтари, крушат образа и за волосы вытаскивают священников из церквей, явились для Лютера ударом более сильным, чем любой из тех, что нанесло ему папство. Лютер начал сознавать, что, вполне возможно, он ближе к Риму, чем к тем, кто поддерживает его. Его глубоко ранило, что предсказания его оппонентов о том, что Лютер станет причиной "раскола, войны и восстания", получили более чем достаточное подтверждение. Он умолял:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное