Читаем На сем стою полностью

Из этого и возникала иная картина Бога. Бесстрашный является также и Всемилостивейшим. Гнев и любовь соединились на кресте. Злодеяния греха нельзя ни отвергнуть, ни простить; но Бог, желающий не погибели грешника, но чтобы тот обратился и жил, обрел примирение в муках горькой смерти. Суть не в том, будто Сын Своей жертвой умилостивил гневного Отца; и не в том, что Господь Своей самоотверженной благостью возместил нашу несостоятельность. Главное же, что неким непостижимым образом в полном одиночестве оставленного Христа Бог смог примирить мир с Собой. Это вовсе не означает, что тайна разрешилась. И сейчас густая мгла временами окутывает Бога. Возникает ощущение, будто существует два Бога: непостижимый Бог, пути Которого неведомы; и Бог, Который раскрыл нам Себя во Христе. Он и сейчас всепоглощающий огонь, но цель Его горения состоит в том, чтобы очищать, исправлять и исцелять. Перед нами не Бог праздных капризов, поскольку крест еще не последнее слово. Тот, Кто отдал Сына Своего на смерть, также и воскресил Его. Он воскресит вместе с Сыном и нас, если мы вместе с Ним умрем во грехе, чтобы иметь возможность восстать к новой жизни.

Кто способен это постигнуть? Философии тут недостаточно. Лишь верою можно проникнуть в столь высокую тайну. В кресте есть неразумность, скрытая от премудрых и рассудительных. Оставьте разум. Он не способен уяснить, что "Бог скрывает силу Свою в слабости, мудрость Свою в неразумности, благость Свою в суровости, справедливость Свою во грехе, милость Свою во гневе".

Сколь изумительно, что Бог все это сделал во Христе; что Всевышний, Всесвятый есть одновременно и Вселюбящий; что непостижимый Вседержитель снизошел до того, что облекся в нашу плоть, обретя способность испытывать голод и холод, смерть и отчаяние! Мы видим, как Он лежит в хлеву в яслях для домашних животных, как Он работает в столярной мастерской, как Он умирает отверженным за грехи мира. Евангелие - это не столько чудо, сколько диво, и каждая его строка вызывает благоговейное изумление.

То, что Бог изначально сделал во Христе, Он должен сделать также и в нас. Если Безвинный был оставлен на кресте, то мы, воистину отчужденные от Бога, должны испытывать глубокое страдание. Мы не должны укорять Его за это, ибо это боль и страдание исцеления.

"Покаяние, исполненное успокаивающими мыслями, есть лицемерие. В нем должны присутствовать огромная искренность и глубокая боль, если старому человеку надлежит исчезнуть. Когда молния поражает дерево либо человека, она вызывает одновременно двоякий результат - она раскалывает дерево или мгновенно умерщвляет человека. Но она при этом поворачивает лик умершего и сломанные ветви самого дерева к небесам... Мы стремимся к спасению, и Бог, дабы иметь возможность спасти, осуждает... Именно осужденные бегут от осуждения, ибо Христос был наиболее осужденным и оставленным из всех святых".

Размышления о кресте убедили Лютера в том, что Бог не злобный и не капризный. Если, подобно самарянину. Бог должен первоначально излить на рану вино, которое вызывает острое жжение, то лишь затем, чтобы потом использовать масло, снимающее боль. Но остается еще проблема правосудия Божьего. Гнев может преобразиться в милость, и Бог все в большей степени предстает христианским Богом; но если правосудие преображается в терпимость, то как может Он быть именно тем справедливым Богом, о Котором повествует Писание? Размышления апостола Павла оказались неизмеримой ценностью для Лютера, одновременно воздвигнув перед ним последний камень преткновения, поскольку Павел однозначно говорит о правосудии Божьем. Уже одно это слово повергало Лютера в трепет. И все же он упорно боролся с Павлом, который явно занимался решением именно этой проблемы и нашел ее решение. В конце концов сквозь исследование точных оттенков значения греческих слов пробился луч света. Понятно, почему Лютер не соглашался с теми, кто отвергал человеческие средства познания. В греческом оригинале посланий Павла слово "правосудие" имеет двойное значение, и его можно перевести и как "правосудие", и как "оправдание". Первое значение подразумевает строгое исполнение закона, когда судья выносит тот приговор, который заслужил обвиняемый. Оправдание же есть некий процесс, который иногда происходит, если судья приостанавливает исполнение приговора, отпускает осужденного на поруки, выражает веру в него и свою личную заинтересованность в его судьбе, принимая тем самым такое решение, согласно которому и человек не погиб, и справедливость восторжествовала более полно, нежели при буквальном следовании закону. Подобным же образом нравственное совершенствование, проистекающее из христианского опыта нового рождения, может рассматриваться в качестве исполнения правосудия Божьего, даже при том, что оно далеко от совершенства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное