Читаем На сем стою полностью

Лютер стал послушником. У нас нет прямых свидетельств того, как происходило принятие Лютера в монастырь, но месса августинцев дает нам определенное представление об этой церемонии. Желающий стать послушником падал ниц перед стоящим на ступенях алтаря приором. Приор вопрошал: "Чего ищете вы?" Следовал ответ: "Благодати Божьей и твоей милости". Приор поднимал кандидата и спрашивал, не женат ли он, не является ли он поручителем, не болеет ли какими-либо тайными болезнями. Следовали отрицательные ответы. Далее приор описывал суровость жизни, которой с неизбежностью должен подчиниться послушник: отречение от собственной воли, скудное питание, грубая одежда, ночные бдения и дневной труд, умерщвление плоти, смирение нищетой, позор нищенства и тяготы существования в обители. Готов ли он принять на себя эти бремена? "Да, с помощью Божьей, - следовал ответ, - и доколе дозволяет слабость человеческая". После этого принимали в обитель на один год испытательного срока. Под пение хора на голове послушника выбривалась тонзура. Мирскую одежду сменяла сутана послушника. Посвящаемый преклонял колени. "Благослови раба твоего, - речитативом начинал приор, - услышь, о Господи, исходящие из сердца нашего мольбы и снизойди благословениями Своими на сего раба Твоего, которого во святое имя Твое мы облекаем в сутану монаха, дабы с Твоею помощью он сохранял веру в Твою Церковь и заслужил жизнь вечную через Господа нашего Иисуса Христа. Аминь". Во время пения завершающего гимна Лютер распростерся на полу, крестообразно раскинув руки. Затем братья ознаменовали принятие его в общину поцелуем мира. И вновь прозвучало наставление приора: "Не тот, кто сделал первый шаг, но претерпевший до конца спасется".

Великий бунт против средневековой Церкви произошел из отчаянной попытки следовать предписанным ей путем, этой попыткой и стал для Лютера уход в монастырь. Подобно тому, как Авраам разрушал практику человеческих жертвоприношений, изъявив готовность поднять жертвенный нож против Исаака, подобно тому, как Павел освободился от еврейского законничества лишь потому, что, будучи евреем до мозга костей, он стремился исполнить все требования закона, бунт Лютера был порожден не будничной верой. В монастырь он ушел по тем же мотивам, что и другие, может быть, и более глубоким - он искал мира с Богом.

Глава вторая

МОНАСТЫРЬ

Позднее Лютер вспоминал, что первый год его монастырской жизни дьявол вел себя очень смирно. У нас есть все основания полагать, что бушевавшие в груди Лютера страсти утихли, и во время своего послушничества он пребывал в относительном покое. Об этом мы можем судить хотя бы потому, что в конце года ему позволили стать полноправным монахом. Испытательный срок назначался для того, чтобы предоставить кандидату возможность проверить себя и быть проверенным. Он получал наставление заглянуть в свое сердце и сообщить обо всех мыслях, несовместимых с монашеским призванием. Если собратья послушника или его руководители полагали, что он не имеет посвященности, они отвергали этого человека. Поскольку Лютер был принят в монахи, мы имеем все основания предположить, что ни он сам, ни братия не имели каких-либо поводов считать его неприспособленным для монастырской жизни.

Дни послушничества были наполнены теми религиозными обязанностями, которые должны были наполнить душу покоем. Семь раз в день следовало становиться на молитву. После восьмичасового сна монахов поднимали в час или в два ночи звоном монастырского колокола. При первом его ударе они вставали, крестились, облачались в белые сутаны и надевали наплечники, без которых братья никогда не покидали своих келий. После второго удара каждый благочестиво входил в церковь, окроплял себя святой водой и с благодарственной молитвой Спасителю мира становился на колени перед высоким алтарем." Затем все занимали свои места в хоре. Каждое моление продолжалось три четверти часа. Каждая из семи ежедневных молитв завершалась тем, что кантор речитативом исполнял Salve Regina: "Спаси нас. Царица. Ты, мать милосердная, наша жизнь, радость и упование. К тебе мы, изгнанные дети Евы, возносим вопли наши. К тебе возносим мы свои воздыхания в этой юдоли слез. Пребудь заступницей нашей, пресвятая дева Мария, и молись за нас. Ты - пресвятая Богородица". После Ave Maria и Pater Noster братья парами молча оставляли церковь.

Подобными занятиями был заполнен весь день. Брат Мартин не сомневался, что идет путем, проторенным святыми. Посвящение в монахи наполнило его радостью - братья сочли его достойным пребывания в обители. Припав к стопам приора, он произнес слова обета и услышал молитву: "Господи Иисусе Христе, Ты снизошел к нам и облекся в нашу смертную плоть. По неизмеримой благости Твоей благослови сии одежды, кои святые отцы избрали знаком невинности и отрицания мира. Да облечется сей раб, Мартин Лютер, принимающий эту сутану, также и в бессмертие Твое. Молим Тебя, владычествующего с Богом Отцом и Святым Духом во веки веков. Аминь".

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное