На семи ветрах

Крещендо, верными дорогами
два лейтмотива в унисон.
Нескладно, гармонично, огненно
ворвался третий – Мендельсон…
Про счастье острое и шквальное,
какого не было ни с кем…
про рельсы-рельсы, шпалы-шпалы и
свирель морскую на песке…

Ты – соло, альт, и подголосками
мой дом поёт тебе хвалу.
Вот солнце – яркими полосками,
порядком клавиш на полу.
Аллегро – остро и безбашенно
стекло, пошёл другой отсчёт.
И модерато, баю-баюшки,
нестрашный серенький волчок…

* * *

Но колыбельной оклик тающий
почти истёк, и темп возрос.
Он заскользил по нарастающей:
качели, ёлка, Дед Мороз…

Поход – и пчёлы в сонном клевере.
Трёхмерно громкое кино.
Хиты отстукивают в плеере
готично, дерзко, заводно.

Стрекочут в клетке неразлучники.
Сквозняк врывается шаля…
Девчонка у окна заслушалась
перетеканье февраля

в беспечный март, слова невольные –
стихи, рождённые в толпе…
Дрожит неровными триолями,
роняет бусины капель.

Гуляет солнце переулками
и плавит снежное драже.
Звенят упрямо рельсы гулкие.
И ей четырнадцать уже…

Анна Лоза

Я буду каркасом прочным, стальной опорой. Рисковая, сильная, жёсткая, это правда.

А ты – просто так, листвы мягкотелый ворох. Цветная лоза осеннего винограда. По сетке, по серым прутьям течёт, пылая, шипит дождевыми редкими жемчугами, упрямо, неукротимо бушует пламя. И греет оно меня. А тебя – сжигает.

Ты ветер медовый, гречиха и пряный донник. Ты глянцевый, пряный, радостный цвет аджики… И тёмные, фиолетовые прожилки на ласковых – на твоих листвяных ладонях. Ты рыжие сполохи, бархатный цвет черешен, ты сочно-лиловых бусин густая россыпь. Отрада стволов, древесно заматеревших. Упругая жажда юных ещё отростков.

Щекотка листвы бежит по железным нервам. Твой голос – огнём по воску, а я свеча лишь. Твой дар. Он такой огромный и непомерный… Но ты с ним живёшь, как будто не замечаешь.

И чтобы понять очевидную эту малость, счастливую правду свою «не одна, а двое»… Я так за тебя отчаянно испугалась, до хриплых и чёрных глубин нутряного воя… Что будет стоять опора моя пустая… Конечно, её никто не согнёт, не скрутит, но если лозы – бесполезной лозы! – не станет, зачем эта ржавая сетка, столбы и прутья?!

Я вовсе не узница. Солнце, венец, рубины, прожилки листвы пульсируют, будто вены. Держи, обвивай, обнимай, укрывай, Любимый.

Колючие прутья ладонью благословенной.

Андрей Храню

В анналах памяти, в архивах
храню приметы давних лет,
минувших дней и дат счастливых,
как будто в прошлое билет…

Истёртый снимок чёрно-белый –
застывший оттиск юных грёз,
свидетельство души незрелой,
былой любви апофеоз.

И ворох писем безмятежных…
Как приказать: забудь, порви!
Предать огню сухой валежник –
остаток памятной любви…

И снова душу растревожит
какой-нибудь засохший лист…
За каждым днём, что мною прожит, –
тепло сердец и светлость лиц…

Храню. Любовно и прилежно.
(Хотя былого след простыл!)
Храню. Старательно и нежно.
Так тяжело сжигать мосты…

Анна Персефона