На семи ветрах

Разговор с отцом на этом кончился, но Тане стало тревожно и беспокойно. Мысли вереницей проносились в голове.

И почему отец и Стрешневы не понимают друг друга? Разве отец плохой хозяин, мало делает для колхоза? Он ведь старается, не жалеет сил, все задания и планы выполняет в срок. В районе ценят его, хвалят за усердие, ставят в пример другим колхозам. Но почему отец так недоверчив и подозрителен к людям, почему ему кажется, что против него что-то замышляют, подкапываются, плетут интриги?

Правда, колхозники не очень лестно отзывались об отце, говорили, что он ведёт себя как в своей вотчине, ни с кем не считается, любит командовать. Но Таня как-то не очень прислушивалась к этим разговорам, считая, что люди просто не понимают отца, не ценят его стараний.

И ещё Таня стала замечать, что люди сторонились отца, старались реже попадаться ему на глаза. Они почти никогда не заходили к Фонарёвым домой, чтобы побеседовать с отцом просто так, а только являлись к нему по вызову, чтобы получить какое-нибудь задание или очередной разнос, «баньку с паром», как говорили в деревне. Да и сами колхозники не приглашали председателя к себе на семейные праздники.

— Как в крепости живём, за семью замками, — жаловалась порой бабушка Фёкла. — Никто к нам не зайдёт, никто не заедет. А ведь как раньше было… Народу в избе всегда полно… И с бедой к отцу идут, и с радостью, и за советом. И Кузьма всех примет, выслушает, в дело вникнет. Ну и без отца в деревне тоже не обходились. Как у кого день рождения или свадьба — он первый гость.

— А почему теперь всё иначе? — спрашивала Таня.

— Кто ж его ведает? Поважнел наш Кузьма Егорович, загордился… Его в колхозе теперь за глаза только и зовут «сам». «Сам решил», «сам распорядился», «сам требует».

Неспокойно было на душе и у Кузьмы Егоровича. Что стало с дочерью? Почему она чуть ли не каждый день задаёт ему всё новые и новые вопросы? То спрашивает, зачем в Родниках запахали все клевера, то — почему обрезали у колхозников приусадебные участки, то — почему в конторе работает так много отцовых приятелей и родственников?..

А как на всё это отвечать? Да и нужно ли дочери знать обо всём истинную правду? Вот хотя бы насчёт удобрений. Осенью Кузьме Егоровичу требовалось срочно представить в район сводку, что суперфосфат запахан в землю полной нормой и в срок. Но на это в Родниках не хватало ни времени, ни транспорта. Отставать же от других колхозов Фонарёв никак не хотел. Как это он вдруг отрапортует позже всех? Нет, это невозможно!

И тогда Кузьма Егорович приказал шофёру Клепикову: «Сыпь удобрение в овраг, потом разберёмся!»

Дело было сделано, рапорт в район отправлен раньше других колхозов, и об этом даже написали в газете. И вот надо же — всё это может выплыть наружу!

«Глазастый народ эти школьники, — с досадой поморщился Фонарёв. — Ещё разболтают теперь, слухи пойдут по колхозу…»

Вечером он вызвал в правление колхоза Семёна Клепикова и спросил, с кем тот сваливал в овраг суперфосфат.

Клепиков ответил, что грузчиками у него работали двое парней, которые сейчас в армии, а ещё ему помогали его сын Димка да Парамон Канавин с матерью.

— Это уже лучше, — немного успокоился Фонарёв. — Значит, свидетелей раз-два — и обчёлся. Так что, Семён, вся надежда на тебя с Димкой. Как скажете — так тому и поверят.

— Будьте спокойны, Кузьма Егорыч, мы-то не подведём… Вот как Канавины себя покажут…

— Ну, этой семейке веры немного, — заметил Фонарёв. — Никто их и слушать не будет. Да и поприжать можно, если потребуется… А удобрения, Семён, из оврага надо вывезти. Чтоб глаза людям не мозолили…

— Это можно, — кивнул Клепиков.

— А за мной не пропадёт, — пообещал Фонарёв. — Хорошо отблагодарю, сам знаешь.

В тот день к Фонарёвым пришла Василиса Канавина.

— Сам-то дома? — поздоровавшись с Таней, осторожно спросила она.

Подняв глаза от книги, Таня сказала, что отца дома нет, он, наверное, сейчас в конторе.

Но Василиса, дуя на замёрзшие красные пальцы и переминаясь с ноги на ногу, продолжала стоять у порога.

— А он вызывал тебя, тётя Васёна? — спросила Таня.

— А как же, нарочного прислал, — призналась Канавина и просительно посмотрела на Таню. — Ты бы, доченька, словечко за меня перед отцом замолвила…

— Какое словечко? — насторожилась Таня.

Василиса объяснила, что Парамон на днях провинился и Кузьма Егорыч решил сообщить об этом в милицию.

— Значит, так надо, — заметила Таня. — Очень он распустился, ваш Парамон.

— Так-то оно так, — вздохнула Василиса, — только уж чересчур строг стал Кузьма Егорыч. Как чуть промашка какая — так сразу штраф или наказание… Нет чтобы в положение войти… Ох, чует моё сердце: не зря сам вызывает. Не иначе, Парамона в колонию заберут. А он же кормилец в семье, добытчик… Что я без него с ребятнёй делать буду?..

Василиса всхлипнула.