На семи ветрах

Таня растерянно молчала. Раньше, что бы ни делал отец, ей всё казалось справедливым и необходимым, но за последнее время она всё чаще слышала, что отец стал чересчур суров к людям, придирчив, даже бессердечен, не терпит никаких возражений, злоупотребляет штрафами и наказаниями. А может, Парамон не так уж и виноват…

— Ладно, тётя Васёна, попробую поговорить… — пообещала Таня. — А ты всё же сходи к отцу…

Ссутулившись, Василиса толкнула дверь и вышла из комнаты.

— Чего тебе Васёна наговорила? — подозрительно спросил её вечером отец.

Таня сказала, что речь шла о Парамоне, и попросила отца пожалеть семью Канавиных, которым и без того нелегко живётся.

— Уже пожалел… Выплакала Василиса, — признался отец. — Хотя и то сказать, не стоят они моей заботы.

— И так кругом говорят, что ты зачерствел очень, бессердечным стал, — продолжала Таня. — Мол, у тебя вместо сердца железяка в груди.

— Вот оно что… железяка, — нахмурился отец. — А ты разобралась, кто так говорит? Думаешь, легко мне хозяйство вести. Народ у нас такой — палец в рот не клади. И со всеми добреньким быть нельзя, зараз на шею сядут. Тут характер надо иметь, твёрдую руку.

На другой день, выйдя к колодцу за водой, Таня встретила на улице сани-розвальни, нагружённые длинными смоляными тесинами. За подводой шагала Василиса Канавина. Она остановила воз около своего дома и принялась сбрасывать тесины на снег.

Таня видела, как из сеней выскочил Парамон с братишками и что-то спросил у матери.

— Со склада отпустили… — сказала Василиса. — По казённой цене. Сам распорядился. Теперь хоть крышу покроем.

— За что нам доброта такая? — с недоумением спросил Парамон.

— Упросила я Кузьму Егорыча. Вошёл он в наше положение. — Василиса кивнула на Таню. — Вот и она словечко за нас замолвила. Спасибо ей… Давай помогай, сынок… Сейчас ещё за кирпичом поедем.

— Не пойму я всё-таки, за что эти подачки? — допытывался Парамон.

— Я тебе потом всё объясню, потом, — торопливо заговорила Василиса и, видя, что сын не двигается с места, подошла к нему вплотную и принялась шёпотом что-то объяснять.

Парамон вздрогнул, насупился и, кинув подозрительный взгляд на Таню, зло бросил:

— Никуда не поеду! Не надо нам ничего! — И он скрылся в сенях.

Василиса бросилась за ним следом. Только братишки Парамона, ничего не понимая, весело и шумно суетились около подводы.

С тяжёлым сердцем Таня принялась помогать им стаскивать с саней длинные гибкие тесины.

Глава 17

Утром школьники вышли чинить сараи. Строителей набралось человек двадцать — все ученики старших классов. Летом вместе с учителем физики Петром Акимовичем они ремонтировали школу. Кроме того, пришло с топорами и пилами ещё немало других мальчишек, «рядовых, необученных», как они себя называли, но уверенных, что чинить сарай — дело пустяковое.

Прохор Михайлович вместе с Федей и Сашей наладил школьный трактор, и ребята принялись подвозить к сараям с колхозного склада брёвна, доски, кирпич.

— Та-ак… — усмехнулся Пётр Акимович, оглядев мальчишек. — В топорики поиграть собрались.

— А что? Не боги горшки обжигают, — заявил Улька. — Я с батей сколько раз сараи чинил. Были бы доски да гвозди.

— Хочешь сказать, тяп-тяп — и готово. Нет, так не пойдёт. А ну-ка, други мои, давай на сортировку.

Пётр Акимович разбил ребят на группы. Понимающих толк в строительном деле поставил тесать брёвна, менее опытных — выгребать из сараев мусор, жечь костры, а ребятишек из младших классов за ненадобностью отослал домой.

Вскоре подвезли доски, тёс, брёвна, кирпич, ящики с гвоздями.

Ребята заменяли в сараях подгнившие брёвна, настилали полы, потолки, крыли крыши, утепляли соломой стены.

Сначала многое не ладилось. Не так просто оказалось затёсывать брёвна.

— А ну-ка, делай, как я! — Пётр Акимович без лишних слов показывал, как нужно правильно держать топор.

Феде и Саше учитель поручил изготовить ворота для утятника. Ворота должны быть одинарные, с обвязкой, средником и подкосом из брусьев.

Ребята смастерили их довольно быстро, но, когда ворота навесили на петли, они никак не хотели входить в дверной проём.

— Перекос, брат… На глазок ничего не получается. Будем переделывать, — со вздохом признался Саша и, вооружившись метром и угольником, долго определял размеры и вёл расчёты.

Дней через пять дряхлые сараи было не узнать — получились вполне приличные помещения для утят. Но теперь предстояло самое сложное: в утятниках надо было класть печи.

Колхозный завхоз привёл откуда-то печника — приземистого, румянощёкого старичка с окладистой бородкой. Печник ласково сказал: «Бог на помощь трудовому люду», осмотрел утятник, спросил, какая требуется печка, и, пошептав что-то про себя, заломил такую бешеную цену, что у завхоза перекосилось лицо.

— Не имею такого бюджета. Обязан председателю доложить. — И он направился в правление колхоза.

— Да он же хапуга, этот печник! — вполголоса вырвалось у Феди.

— Не греши, отрок, не оскверняй себя такими словами. По закону беру, как есть я первостатейный мастер на всю округу и, можно сказать, академик по печному делу.