На сердце без тебя метель... (СИ)

С этим Лиза не спорила никогда, зная, что непременно проиграет доводам мужа. Василь с детства был l'enfant terrible^[423] семьи Дмитриевских, и годы, увы, ничего не изменили. Женился он, можно сказать, по глупости. В Одессе, во время ожидания бумаг на выезд, влился в местное общество и часто бывал в имении губернатора в Гурзуфе. В один из визитов повез в своей коляске на прогулку барышню с ее малолетней сестрой, но, не зная дороги, заблудился. Разыскали несчастных только в сумерках. Ввиду сложившихся обстоятельств Василю против его желания пришлось спешно с этой барышней обвенчаться, дабы не пострадала честь девицы. В крайней досаде он решил не извещать семью о новом своем положении. И лишь на Рождество 1830 года, когда власти сняли карантинные запреты по холере, соизволил явиться в Заозерное спустя месяцы молчания.

Жену свою, Аполлинарию Федоровну (для близких — Полин), Василь не любил и не скрывал того. Ее незнатного дворянского происхождения, грубоватой наружности и еле уловимого южного говора стыдился. А потому, как позднее признавалась Лизе Аполлинария, редко выезжал с ней в Москве, предпочитая по-прежнему блистать на балах и в светских гостиных в одиночку.

Скромное приданое супруги Василь быстро растратил. Имение ее в Таврической губернии разорила не столько засуха 1833 года, сколько неумелое управление Василя, и к настоящему времени оно было дважды поверх прежнего залога заложено в Опекунский Совет. Все богатство Василя составляли его прежнее очарование и потомство — за шесть лет брака Полин подарила ему двух девочек и мальчиков-двойняшек.

В этот раз Василь объявился в Заозерном пару дней назад. Вместе со всем семейством и слугами неожиданно приехал под самый вечер. И нынче, когда собирались на службу, сообщил, что намерен задержаться до Пасхи. Знать, вновь серьезно проигрался, как два года назад, когда оставил на зеленом сукне имение жены и расписки на восемнадцать тысяч. К полному неудовольствию Александра, ему пришлось тогда лично хлопотать о возвращении земель в Таврии, и кузены разругались так сильно, что Василь не появлялся в Заозерном почти год. Только рождение его младшей дочери на Светлой неделе да Лизино заступничество примирило этих двоих.

То ли от духоты в церкви, то ли от неприятных воспоминаний у Лизы разболелась голова. Она не любила ссор в семье. Каждая из них огорчала ее до глубины души. Ей казалось немыслимым, что близкие по крови люди могут так вольно обращаться со своими узами и не поддерживать отношений месяцами.

— Еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих… — произнес диакон, и Лиза крепче стиснула свечу, словно хватаясь за спасительную соломинку.

Она знала, что вот-вот произнесут знакомые имена, которые иерей по традиции поминал самыми первыми, но все же каждый раз приносил легкий укол грусти. Вначале отец Феодор перечислил имена родителей Александра, его брата Павла, Николеньки и родителей Лизы. И только затем прозвучало имя, появившееся в поминальных молитвах совсем недавно. Услышав это имя, Пульхерия Александровна уронила на колени рожок и всхлипнула.

Известие о смерти Бориса стало для Лизы полной неожиданностью. Последние его письма из италийского городка Мерано, куда он переехал в конце 1834 года, приносили хорошие вести. Борис перестал принимать свинцовый сахар, как рекомендовали ему немецкие врачи, и здоровье его заметно поправилось.

«Не тревожьтесь, ma tantine, аппетит мой стал прежним, я окреп, а с лица ушла бледность. Не надобно было столько времени у немецких дохтуров наблюдаться. Мерано — истинно райское место! Вообразите высокие горы, что упираются маковками прямо в облака, вечную зелень деревьев, лазурь небес и целебные воды терм. Вообразите все это, но не представите даже сотой доли красоты Мерано! И я верю, что отыщу здесь paradis и для своей скромной персоны…»

— …о еже проститися им всякому погрешению, вольному же и невольному. Яко да Господь Бог учинит души их, идеже праведнии упокояются. Милости Божия, Царства Небеснаго и оставления грехов их у Христа, Безсмертнаго Царя и Бога нашего, просим…

— Подай, Господи, — откликнулся нестройный хор голосов прихожан в ответ на прошение.

Лиза присоединила к нему свой собственный шепот, всем сердцем желая Борису того, чего он так отчаянно искал — душевного покоя. Она верила, что он все-таки сумел обрести покой перед смертью, и что теперь его душа перестала терзаться, как прежде, что грехи его были прощены Господом, как она сама простила своему бывшему возлюбленному.