На сердце без тебя метель...

Все еще в дурмане страха перед прошлым, которое так неожиданно ворвалось в ее жизнь, Лиза не сразу сообразила, что укрыться в карете наедине с мужчиной — идея далеко не из лучших. Никита же, усадив ее в ледяную темноту экипажа, судорожно искал на сиденьях хоть что-нибудь, чем можно укрыть обнаженные плечи девушки.

— Мы не можем… Это против правил… Вне всякого… — Лиза бессвязно попыталась убедить Дулова в неверности принятого им решения, борясь с дрожью, которая сотрясала ее тело от невероятного холода.

Он, наконец, нашел в ящике под сиденьем покрывало, шагнул в карету, захлопывая дверцу, а потом набросил ей на плечи холодную с мороза ткань.

— Поздновато вы спохватились. Эй! — крикнул он в сторону, вновь приоткрыв дверцу. — Эй! Осип! Едем! И принеси кирпичи горячие! Тут холодно как в…

Никита осекся и быстро захлопнул дверцу. Потом взглянул на Лизу таким взглядом, что она поспешила отпрянуть в самый дальний угол, подальше от света, падающего от слабого уличного освещения и костров, у которых грелись кучера с лакеями. Дверцу тут же дернули с другой стороны, и Лиза была готова поспорить, что это не Осип.

— С'est quoi? Que voulez-vous?^[313] — резко проговорил Никита, придерживая дверцу так, что образовалась небольшая щель, в которую хлынул холодный воздух, обжигая Лизины ступни в тонких туфлях.

— S'il vous plaît, pourrais-je parler avec vous?^[314] — раздался в ответ голос младшего Дмитриевского.

Лиза тщетно пыталась прочитать в нем хоть какой-нибудь намек на то, что Василь видел, где она укрылась.

— Non, Monsieur, j'ai bien peur que non, — ответил, не скрывая раздражения, Никита. — Je suis pressé^[315]. Осип! Дурья твоя голова, когда тронемся? До Рождества тут стоять будем или до весны?

— Vous n'avez pas aimé le vaudeville? — с легкой усмешкой произнес Василь, и даже в скудном свете Лиза заметила, как шевельнулись от злости желваки на лице Никиты. — Et pourtant… je suis à la recherche une amie à moi^[316].

— J'ai la chance non savoir vos amis^[317]. Избави бог иметь в друзьях ваших друзей, Дмитриевский, но более — избави бог от друзей вашего кузена, — отрезал Никита. А потом обратился к невидимому для Лизы кучеру: — Ты через барина собрался кирпичи подавать? Обойди-ка! А вы, сударь, коли не желаете причинить вреда своей персоне, уберите руку и подите от кареты. Ничем не могу вам помочь, прощайте!

— Je peux comprendre, que vous ayez de la rancune…^[318]

— Обиду? Помилуйте! Я вовсе не в обиде на вашего кузена, — рассмеялся Никита. — Есть вещи, за которые не держат обиду. Есть вещи, которые просто не прощают. Особенно людям без чести. Прощайте, Дмитриевский! И от души желаю другу, которого вы ищете, не отыскаться.

Лиза перевела взгляд с Осипа, осторожно выкладывавшего пару горячих кирпичей ей под ноги, на Дулова-младшего. Ей бы очень хотелось понять, что двигало Никитой сейчас — давняя ненависть к недругу, перекинувшаяся заодно и на Василя, или желание ей помочь?

— Вы так добры, сударь. И так великодушны, — прозвучал ироничный ответ Дмитриевского.

— Согласен, этими качествами и славен. Потому и не тяну за собой шлейфа иных.

— Стало быть, вы не можете мне помочь?

— Более того, я бы даже с удовольствием помог скрыться вашей пропаже, коли мог бы. Покойной вам ночи! — с этими словами Никита затворил дверцу кареты и приказал кучеру поторапливаться, а не «ползти сонной мухой по городу».

Осип, ясно расслышав гнев в голосе барина, поспешил выполнить приказ, и через какие-то мгновения карета тронулась с места, да так припустила, что Лизе пришлось вцепиться в сиденье. Некоторое время они с Дуловым молчали и смотрели каждый в свои оконца, успевшие запотеть от их дыхания. Лиза первой нарушила тишину:

— Что станется с Натальей? Она будет тревожиться…

— Не будет. Я сказал, что вам сделалось дурно и что я отвезу вас домой, а потом пришлю за ней кучера, — казалось ли ей, или Никита действительно еле сдерживал раздражение.

— Вы, верно, нынче думаете обо мне худо… — решилась Лиза спустя несколько минут. Почему-то стало важно узнать его мысли. Именно сейчас, когда ее переполняло волнение от неожиданной встречи с Василем, от обмена резкими репликами, свидетельницей которого она стала, от того, что жизнь снова сделала крутой поворот. Именно сейчас, когда пришло понимание, что лишиться дружбы и доброго отношения Никиты она была совсем не готова. Для нее это означало очередной шаг назад, к той Лизе, которой она более не хотела быть.

— Нынче? — переспросил Никита, пряча озябшие ладони под мышками. — Нет, я не думаю о вас худо. И не думал. Ни нынче, ни тогда, когда увидел вас в гостиной. И не буду думать о вас худо и в будущем. Я сразу понял, что дело тут не совсем чистое. Да, я вас помнил по путешествию в дилижансе. У меня отменная память, я почти никогда не забываю ни лиц, ни слов, ни мест, в коих доводилось бывать. Потому сразу признал вас. Только удивился, что вместо вдовы Вдовиной предо мной предстала девица Мельникова. Да, признаюсь, грешен, подглядел имя в бумагах на заставе.