— Mademoiselle Вдовина! — первой с ней заговорила Лиди, прехорошенькая в своем капоре цвета чайной розы, отороченном беличьим мехом. Любую иную девицу он бы сделал болезненной да бледной. А барышня Зубова казалась истинным цветком посреди белой зимы.
— Давненько мы не видались с вами, mademoiselle Вдовина, — она улыбнулась Лизе, но при этом тут же перевела взгляд куда-то за ее плечо, очаровывая мягкостью своей улыбки. — Как здравие вашей маменьки? Надеюсь, на поправку дело, — и тут же без перехода, не дожидаясь ответа Лизы, с легким кокетством: — Ах, Александр Николаевич! А мы из церкви едем… решились вот к вам на чай напроситься… Примете ли нас?
— Буду рад вашему визиту, — ответил Дмитриевский с легким поклоном, а после спешился, когда Лиди с позволения бабушки протянула ему приветственно руку.
Лиза наблюдала за ним сверху вниз, гадая, насколько крепким будет это краткое пожатие. И чувствовала, как в ней медленно просыпается что-то очень темное, грешное и весьма недостойное девицы: зависть к превосходящей красоте и неприязнь.
А потом встретила внимательный взгляд мадам Зубовой и поняла, что не сумела скрыть этих чувств, а еще — что неприязнь, судя по всему, была взаимной. Зубова явно видела в ней соперницу своей внучки.
— Какой интересный цвет у вашего наряда.
Лиза ждала стрелы со стороны Варвары Алексеевны, ясно видя, что та только и ищет повод, чтобы ударить ее побольнее и вывести с поля боя. И вот дождалась, когда на обратном пути в усадьбу Александр поехал подле саней тетушки. Она бы и сама последовала за ним — держаться подальше от саней Зубовых было для нее предпочтительнее всего, но опасалась не справиться с лошадью при посторонних взглядах. Не смогла объехать сани по сугробам, в которые сбрасывали снег дворовые, расчищая аллеи, а потому скакала позади всех. И вот теперь была вынуждена выслушивать замечания мадам Зубовой, полуобернувшейся к ней из саней.
— Согласитесь, он удивительно подчеркивает синеву глаз, n’est ce pas? Этот наряд для езды, — продолжила Варвара Алексеевна, но вдруг спохватилась, словно только-только осознала свой промах. — Ах, у вас же не синие глаза… а кто тогда?.. О, простите меня великодушно… Vieillesse, tristesse…[87]
И только тогда Лиза, наконец, поняла…
Глава 8
Только после этих будто бы случайных слов Лиза поняла, что вовсе не Пульхерия Александровна прислала ей амазонку для выезда на прогулку. Вернувшись с завтрака сегодня утром, девушка нашла этот наряд заботливо разложенным на ее кровати, и так радовалась, когда, облачившись в него, рассматривала себя в зеркале.
Глубокий синий бархат выгодно оттенял ее глаза и локоны цвета темного меда. Короткий утепленный ватой жакет, с опушкой из белоснежного меха по высокому вороту и обшлагам узких рукавов, подчеркивал стройность талии. Свободно ниспадающие вниз юбки красиво облегали фигуру в отличие от привычной пышности повседневных и бальных платьев.
В этом наряде для верховой езды Лиза выглядела великолепно, и еще недавно хотелось петь от радости, когда взгляд взбежавшего ей навстречу по ступеням Александра подтвердил это. А нынче… нынче она понимала, что, верно, не к ее персоне относилась та радость встречи и та неожиданная нежность, что мелькнули тогда в его взоре.
Во рту стало горько. Удовольствие от прогулки куда-то испарилось, ушел восторг, который переполнял душу с того самого момента, как она выехала на белую гладь луга. И даже солнечный свет померк, поблекли краски, которыми он играл на снежном полотне у подножия аллейных деревьев.
Захотелось вдруг выкинуть что-нибудь эдакое. Желание было таким острым, что Лиза даже поразилась его побуждающей силе. Что, если пустить лошадь в галоп, взметая снег россыпью из-под копыт? Показать, что она далеко не Нинель, что она иная. Чтобы все увидели это. И главное, чтобы это понял он.
Лиза взглянула на Пульхерию Александровну, разморенную солнечным теплом и мерным тактом движения саней, а после — на Александра, который тут же ответил ей знакомым пытливым взглядом через плечо, словно почувствовал, что она наблюдает за ним. И вдруг резко дернула повод, заставляя лошадь сойти с аллеи. Каурая чуть не оступилась в сугробе по краю расчищенного полотна, но сумела выправиться и понесла всадницу прочь от аллеи в глубину парка, вздымая копытами снег.
Порыв был мимолетный. Странная злость и волнение, погнавшие ее прочь от остальных, быстро улетучились. Верно, недаром все эти годы ее настойчиво наказывали за малейшие проявления эмоций, кои не пристало испытывать девицам. Только во вред они, не во благо. Вот и сейчас огонь, всколыхнувший душу Лизы, заставивший пойти на безрассудство, быстро угас под ледяным спокойствием, которое словно облаком окутало ее при первой же попытке выровнять дыхание.
«Даже если Дмитриевский будет видеть во мне Нинель, разве не на руку то?» — эта мысль была самой разумной, что пришла в голову Лизе за последние пару минут, но и самой неприятной. Ведь она одним махом разрушала ее мечты…