На сером в яблоках коне

Девушки, девушки, где вы?
Тута!
А моей Марфуты нету тута!

2

Юрка Ляхов гнал машину назад, на ток, гнал так, что бедняга ЗИЛ, перегруженный зерном, стонал и скрежетал, как живой, а ударяя задними колесами в выбоину, так охал, что у Юрки, как ни был он зол, екало сердце: «Ну все, кранты!» Он почти не переключал скоростей, бормотал ругательства и злобно взглядывал на себя в круглое зеркальце сбоку — там прыгало его красное небритое лицо с закушенной папироской во рту и нахлобученной на глаза кепкой. Тоню, тоже сидевшую в кабине, трясло, мотало, голым ногам было горячо от мотора. Она цепко держалась обеими руками за дверцу, подпрыгивала, стукалась то спиной, то бедром. Юрка не обращал на нее внимания.

— Гады, сволочи! — рычал он. — Соревнуйся еще тут! Выкраивай минутки, а потом по два рейса болтайся, как дерьмо, с мусором этим! Ну ладно, я вам покажу!..

Комбайн, работавший на току второй бригады на очистке зерна, замучил всех — то и дело ломался. Двое слесарей из РТС чуть ли не ночевали около него. Юркина машина была не первой, которую возвращали с ссыпного пункта из-за сорности зерна, и Юрка гнал грузовик со злой мыслью: «К черту! Разнесу ЗИЛ, на ремонт лучше встану, чем так работать!» — и он делал такой вираж на повороте, что пыль выскакивала под передние колеса, и зазевавшаяся синегалка едва успевала вымахнуть в сторону.

Скоро должен быть мост — бревенчатый, разбитый, с плохим спуском к нему; третьего дня здесь у одного грузовика так и хрястнули обе задние рессоры. Тоня со страхом ждала: сбавит ли Юрка скорость?

— Доротдел тоже, чтоб вам! — прорычал Юрка, но все-таки выжал тормоз у самого моста.

Тут же слева выскочил, истошно вопя хриплым гудочком, председательский «газик», из радиатора его рвался пар. Сама председательница, Степанида Сомова, сидела впереди. Юрка дожал тормоз.

«Газик» встал чуть впереди и немного баком, словно хотел загородить дорогу тяжелому грузовику, но передумал.

Степанида Сомова, худая, нескладная, с длинным лицом, вылезла из машины, высоко обнажая худые, желтые ноги, и железными шагами двинулась к ним, подтягивая на ходу юбку.

Следом за ней вышел Сазонов.

Юрка развалился на сиденье в вызывающей позе, попрыгивающими пальцами зажег новую папироску, криво усмехнулся.

Степанида рывком открыла дверцу и со страшным выражением заорала:

— Вылезай! Вылезай к чертовой матери! Понаехали помощнички! По миру пустите! Вылезай, говорю! По зернышку у меня все соберешь!

Тоня вздрогнула от этого крика и покраснела, словно тоже была виновата.

Юрка, забыв про всякие позы, выскочил, вытаращив глаза, заорал тоже:

— Лаешься? На нас лаетесь, а сами что же? Зернышки я тебе растерял! А кому они нужны, такие зернышки?

— Он еще голос подает! Он еще мне…

— Молчать, что ли, будем? Ты своих учи!

Так они кричали минуты две, напрасно Сазонов пытался что-то сказать. Наконец втроем двинулись вокруг кузова. От машины горячо пахло бензином, зерном и пылью. Тоня осталась робко сидеть в кабине, только выглянула потом назад.

Вероятно, где-нибудь на ухабе или в сутолоке машин на ссыпном пункте нижние доски старого кузова расселись, разлохматились острой белой щепой, мешковину, которой выложен был кузов, прорвало, и бог его знает, сколько зерна вытекло за дорогу в эту дыру. Все трое заглянули в кузов: Юрка и Сазонов — ухватившись за борт и подтянувшись, Степанида — кажется, едва привстав на цыпочки.

На дороге, у колеса, золотилась аккуратная горушка зерна и на глазах увеличивалась от стекающей из дыры шуршащей струйки. Юрка стал обламывать щепки, заталкивать в дыру мешковину. Зерна клевали ему руки. Степанида, склонившись, сделала несколько шагов назад по дороге, высматривая в пыли зерно. Стало вдруг тихо. Только трещали кузнечики. Сизая степь с редкими всхолмьями таяла под жарким дневным солнцем. Воздух дрожал и струился вверх, к белесому пустому небу, будто выцветшему от зноя. И нигде ни души, только разбитый мост через сухой овражек и две остывающие машины на широкой белой дороге, отмеченной в степи телеграфными столбами. Будто и нет никакой гонки, ругани, тока в полутора километрах, где десятки людей спешат, спешат, где гудят машины. Степь и степь. И тишина, которая смыкается вокруг, как вода, — надо только остановиться и замолчать.

— Ты в войну-то что́, совсем мальчишкой был? — спросил вдруг Сазонов таким тоном, словно они лежат с Юркой сейчас где-нибудь в тенечке после обеда, и говорить больше не о чем.

— Чего? — недовольно спросил Юрка.

— Да я это к тому… — начал было Сазонов, но не договорил, увидел, что подходит председательница.

Степанида оттеснила Сазонова, стала — руки в боки — перед Юркой. Юрка мельком глянул ей в лицо, а потом уперся взглядом в тощую пыльную шею. На кофточке у Степаниды осталась одна только пуговка, да и та сломанная; глубоко открылась худая грудь с бурым треугольником загара, с выпирающими ключицами. «Черт страшная», — подумал Юрка и не без боязни ждал, что Степанида станет делать.

— Матвей! — закричала она своему шоферу. — Неси бланку! Акт чтобы на которой составлять!