На Севере дальнем

Но армия детей, предводительствуемая Кэукаем и Петей, хлынула к окнам. Вот уже во всех окнах виднелись плотно прижатые к стеклам носы и любопытные глаза. Мальчик ша­рахнулся от окна и в один миг очутился на кровати.

Укрывшись одеялом с головой, он притих и на все вопросы отвечал молчанием.

Степан Иванович озадаченно посмотрел на директора шко­лы и по давней привычке почесал свою лысину мизинцем. Виктор Сергеевич наклонился к нему, прошептал что-то на ухо и ушел.

Больной несмело сбросил с себя одеяло. Измученное лицо его с запекшимся ртом и лихорадочно блестевшими глазами было настолько худым, что казалось прозрачным. С тонкими руками и шеей, с резко выдающимися ключицами, мальчик казался очень беспомощным, словно он впервые встал после долгой, изнурительной болезни. «Да, истощен он сильно, с пи­танием надо быть осторожнее», — подумал доктор и вышел из палаты.

Вскоре он вернулся с небольшой мисочкой, в которую был налит бульон.

Оставив миску и ложку на табурете возле больного, врач отошел в сторону.

Мальчик схватил ложку и стал есть быстро, пугливо ози­раясь, словно боясь, что у него вот-вот отберут завтрак. Руки его дрожали.

— Еще! — вдруг промолвил он и показал рукой на пу­стую миску.

— Пока хватит, милый. Нельзя больше — заболеешь,— улыбнулся Степан Иванович, отрицательно качая головой.

Мальчик с ненавистью посмотрел на него.

...Больной постепенно поправлялся. Есть ему врач разре­шал уже гораздо больше. Но, когда он завтракал или обедал, у врача было такое впечатление, что больной голоден, как и прежде: руки его дрожали, пища проливалась; порой он отбрасывал ложку и жадно подносил миску ко рту. Сте­пана Ивановича он уже не боялся. Привык и к тому, что все чаще и чаще заглядывали к нему в окна мальчики и де­вочки.

В один из теплых дней Степан Иванович и Виктор Сергее­вич открыли в палате окна и отошли в сторону. У окна по­явился Кэукай. Незаметно для мальчика Виктор Сергеевич подмигнул Кэукаю и, пропустив вперед врача, вышел из па­латы.

— Так, в непринужденной обстановке, мальчуган скорее разговорится, — сказал он Степану Ивановичу.

Кэукай с выражением крайнего любопытства с минуту смотрел на неизвестного мальчика. Тот тоже не без интереса всматривался в него.

С лица мальчика постепенно сходил страх. Кэукай улыб­нулся. Пересохшие губы мальчика тоже дрогнули в робкой улыбке.

— Ты кто? — спросил Кэукай по-чукотски.

— Ты умеешь говорить по-чукотски? — спросил, в свою очередь, незнакомец и сделал робкий шаг к окну.

— Так как же звать тебя?

Мальчик остановился на полпути к окну, боязливо огля­нулся назад и тихонько, но горячо, так, как говорят, когда доверяют огромную тайну, сказал:

— Чочой мое имя. Я из поселка Кэймид...

— Кэймид? — переспросил Кэукай. — А где же этот Кэй­мид?

— А я не знаю, где он сейчас... — Мальчик подошел к Кэукаю совсем близко. — Я ушел из него. На байдаре ушел. И знаешь куда?.. — На лице мальчика снова появилось выра­жение таинственности. — Ты только никому не говори, а то плохо мне будет. Я на байдаре хотел уйти через пролив на ту землю, где стоит большой-большой город. Ты не знаешь, что есть такая земля, где стоит город Москва?..

— Я не знаю?! — изумился Кэукай. — Да ты что?..

— Только вот не доплыл я до этой земли, — продолжал мальчик, захваченный своими мыслями. — Кто-то на байдаре подобрал меня и назад привез. Теперь, если найдет меня ми­стер Кэмби...

— Какой мистер Кэмби? — с еще большим изумлением спросил Кэукай, окончательно сбитый с толку рассказом не­знакомца.

— Ну вот, так и есть, как я думал, — сказал за дверью Виктор Сергеевич, — этот мальчик бежал с Аляски.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СЧАСТЛИВЫЙ БЕРЕГ

ФАКЕЛЫ ДАЛЕКО

Счастливый берег! Сколько думал о нем Чочой, какой це­ной ему удалось добраться до этого берега, а вот сразу по­нять своего счастья не мог.

«Почему меня держат в этом белом доме, в этих белых одеждах?» — недоумевал Чочой, рассматривая больницу и свое больничное белье.

Все чаще и чаще он подходил к окну. В одно из окон хо­рошо было видно небольшое озеро. Чочой отметил, что оно очень похоже на озеро, которое находится возле поселка Кэймид: такие же болотистые берега, такая же тундра. В дру­гое окно было хорошо видно море — точно такое же море, у какого он вырос в поселке Кэймид. И опять смотрел Чочой на ледяной мираж, напоминавший чудесный город, о котором рассказывал Гоомо.

— Опять мираж! Опять только мираж! — шептал мальчик.

Чочой был убежден, что он по-прежнему находится на Аляске, на американской земле, а чудесная земля, о которой рассказывал дядя Гоомо, остается где-то далеко, за обманчи­выми видениями миража.