На шхерахъ

Острова, бухты, проливы вырѣзывались ясно, какъ на картѣ. Гдѣ ледъ взгромоздился на мели, тамъ образовались настоящія горы. Одна льдина взбиралась на другую, а на скалистыхъ островахъ нагромоздившійся ледъ вывелъ своды и гроты, выстроилъ башни, церковныя стѣны, казематы и бастіоны. Очарованіе этихъ формъ заключалось въ томъ, что онѣ какъ будто были созданы могучей человѣческой рукой; онѣ не были похожи на игру безсознательной природы, а, напротивъ наводили на мысли о работѣ человѣческаго духа въ продолженіе цѣлаго ряда историческихъ эпохъ.

Въ одномъ мѣстѣ льдины сложились какъ циклоническія стѣны, или располагались террасами, какъ ассиро-греческіе храмы. Въ другомъ — удары волнъ образовали романскій сводъ или огромную арку, превратившуюся затѣмъ въ арабскій сводъ; а подъ сводомъ отъ совмѣстной работы солнечныхъ лучей и прибоя появились сталактиты и ячейки, какъ въ пчелиныхъ сотахъ. То вдругъ огромная цѣльная стѣна превращалась въ римскій водопроводъ, или выросталъ изъ массы льда настоящій средневѣковый замокъ съ полуразрушенными готическими арками и башнями.

Эта связь полярнаго ландшафта и исторической архитектуры рождала въ зрителяхъ своеобразное настроеніе, нарушаемое только оживленнымъ шумомъ птицъ, стаями летавшихъ надъ грудами плавучихъ льдинъ и надъ прозрачной синей водой.

Огромными стаями по сотнѣ и болѣе штукъ, плыли гаги, отдыхавшія здѣсь въ ожиданіи таянія льдовъ въ Норландѣ. Невзрачныя бурыя самки, окруженныя нарядными красивыми самцами съ снѣжно-бѣлой спиной, иногда поднимались надъ водой, хлопая крыльями и показывая черное, какъ уголь, брюшко. Гагары, плававшія меньшими стаями, съ пушистымъ брюшкомъ и змѣиной шеей, опускаясь на воду, раскрывали пестрыя, какъ шахматная доска, крылья. Шумныя стаи шилохвостовъ, черныхъ и бѣлыхъ, то плавали, то взлетали вверхъ или ныряли; кружились стаи свистуновъ и морскихъ попугаевъ, летали отряды черныхъ, какъ уголь, турпановь, выдѣлявшихся своими султанами на спинкахъ среди массы нырковъ и крохалей; и надъ всѣми этими плавающими, порхающими полчищами птицъ, ведущими жизнь земноводныхъ, кружились чайки, избравшія себѣ стихіей воздухъ и пользующіяся водой только для рыбной ловли и купанья.

Въ это шумное рабочее общество затесалась одинокая ворона. Она сидѣла, притаившись, на камнѣ и своей подозрительной окраской, низкимъ лбомъ, воровскими ухватками, своимъ типомъ преступника и грязнымъ, боящимся воды опереніемъ вызывала ненависть у всѣхъ трудолюбивыхъ птицъ, хорошо знавшихъ ее, какъ разорительницу гнѣздъ, пожирающую чужія яица.

Отъ всего этого пернатаго царства, потрясавшаго воздухъ своимъ крикомъ, надъ головами нѣмыхъ обитателей водъ распространялась цѣлая симфонія звуковъ: здѣсь слышались всѣ переходы отъ первой слабой попытки пресмыкающагося выразить свой гнѣвъ шипѣніемъ до гармонической музыки человѣческихъ инструментовъ. Вотъ гага шипитъ, какъ змѣя, когда самецъ хочетъ ее укусить и погрузить въ воду; тамъ крохалъ квакаетъ, какъ лягушка, пищатъ морскія ласточки, чайки подняли крикъ, похожій на дѣтскій плачъ, замурлыкали, какъ влюбленныя кошки, гагары. Но сильнѣй, выше всѣхъ и красивѣе звучала удивительная музыка шилохвостовъ; это еще не пѣніе, это скорѣе нечистое мажорное трезвучіе, какъ пастушьи рожки, когда они неполными аккордами безъ начала и конца вторятъ сигналамъ охотничьяго рога, — это напоминаніе о юныхъ годахъ человѣчества, о первыхъ временахъ пастушеской и охотничьей жизни.

Инспекторъ наблюдалъ все это огромное величественное зрѣлище не съ мечтательной меланхоліей поэта, не со смутнымъ безпокойнымъ чувствомъ, а спокойно, какъ изслѣдователь, какъ трезвый мыслитель, старающійся найти закономѣрность въ этомъ видимомъ безпорядкѣ. Только благодаря огромному накопленному имъ запасу званій, онъ могъ связать всѣ тѣ явленія, которыя онъ наблюдалъ. И когда онъ сталъ искать причину сильнаго впечатлѣнія, которое производила на него эта природа, онъ объяснилъ это чувствомъ неизмѣримой радости, какое испытываетъ человѣкъ, стоящій въ зенитѣ созданія, видя, какъ спадаетъ завѣса съ невѣдомаго. Эта радость, неизмѣнно сопровождающая всякое существо на безконечномъ пути познанія законовъ природы, является, можетъ быть, однимъ изъ главныхъ двигателей на пути къ свѣту, — это радость, не меньшая, чѣмъ удовлетворенное чувство творца, созерцающаго дѣло рукъ своихъ.