На синей комете

— Разумеется, сэр. — Я вздохнул, удручённый воспоминаниями. — Это стихотворение Киплинга «Если». Тётя Кармен заставляла меня переписывать его по десять раз каждый вечер. А в кармане у меня лежал мой собственный экземпляр, с подчёркнутыми ключевыми словами. Вроде кода, чтобы лучше запомнить.

Я представил, как тётя Кармен отдает полицейским мои вещи, как их обнюхивают собаки. Интересно, что именно она им отдала? Ношеные носки? Пижаму? Неужели мои старые вельветовые штаны перемазаны собачьей слюной?

— А ты сейчас можешь прочитать это стихотворение? — спросил мистер X. — По памяти?

— Запросто, сэр.

Я набрал в лёгкие побольше воздуха и начал:

Когда ты сможешь мудрым быть и смелым,
Пусть всюду только паника и страх,
И сам в себя не потеряешь веры,
Когда все твой предсказывают крах…

Когда закончил, мистер X сказал:

— Да, несомненно. Ты — тот самый мальчик.

— Да, сэр.

Он допил свой напиток и с улыбкой заметил:

— Друг мой, мы с тобой в Голливуде, а не на вашем замечательном, но чопорном Среднем Западе. У нас тут всё без церемоний, поэтому не называй меня сэр, говори просто: мистер X. Договорились?

— Хорошо, сэр, — по привычке ответил я.

— Расскажи мне, пожалуйста, всё, что помнишь о том вечере. Итак, двадцать четвёртое декабря тысяча девятьсот тридцать первого года…

Усевшись поглубже в мягкое кресло с высокой спинкой — гладкое, кожаное, с серебристым отливом, — я принялся рассказывать.

Описал, как сел в автобус номер семнадцать и доехал до знакомого перекрёстка, где расположен банк. Как позвонил в звонок у парадной двери. Как мне открыл мой друг, ночной сторож. Как я снял и бросил на стул пальто. Как мистер Эплгейт сказал что-то вроде: «Надо же, какой снегопад! Посильнее знаменитой метели восемьдесят восьмого года. Этак мы домой не попадём!» Потом я рассказал, как в этот момент тяжёлый состав сошёл с рельсов и завис над прекрасной стеклянной гладью реки. Я бросился к макету и подхватил поезд, не дав ему свалиться и разбить стекло…

— А после того, как ты вошёл, мистер Эплгейт запер дверь?

— Нет, сэр. Я обычно делал это сам, а в тот раз забыл. И сигнализацию включить забыл. — Я помрачнел, вспомнив собственную беспечность. — Папа с Голландцем говорят, что я не виноват. Раз эти люди собрались грабить банк, они бы всё равно проникли внутрь. Но я-то знаю, что очень виноват.

Мистер X расхохотался:

— Милый мальчик! Да запрись ты хоть на сто замков, эти психи сбили бы любые замки и отключили твою сигнализацию в два счёта. Ты ни в чём не виноват. Мистера Эплгейта убили они.

— Значит, я нисколько не виноват? Даже капельку?

— Даже на десятую долю процента! — заверил меня мистер X. — Ну, а дальше-то что случилось, Оскар?

И я принялся досказывать мою историю. Вдруг в сердце, точно далёкий огонёк, мелькнула надежда. Какая-то крупинка памяти внезапно встала на своё место, и я вспомнил, как один из грабителей выкрикнул имя!

— Что-то вроде МакКи или Маки. — Я произнёс имя, а мистер X аккуратно записал его в блокнот. — И тут один из них направил на меня пистолет. Я и выстрел услышал, но в этот момент уже прыгнул.

— Прыгнул?

— Ну да. Закрыл глаза и перестал дышать, как будто нырял со скалы в море. Я приземлился на макет, и грабители меня уже не видели, потому что я стал крошечным, как оловянные человечки в поездах и на платформах. Я сел в местный поезд, доехал до Чикаго, а там пересел на экспресс «Золотой штат» и заснул. Когда проснулся, чувствовал себя так, будто упал на землю с небоскрёба. Но никаких ран на теле не было, да и переломов тоже. Там, в экспрессе, я и познакомился с Голландцем. Я ехал на верхней полке, а он на нижней.

Мистер X заставил меня повторить эту историю трижды — с начала до конца. И каждый раз я припоминал какую-нибудь новую маленькую подробность, связанную с ограблением, но общая картина по-прежнему не выстраивалась.

— Замечательный сюжет для фильма, — заключил мистер X. И со вздохом прибавил: — К сожалению, у нас пока нет технических возможностей снять это достоверно. С таким же успехом можно снимать «Титаник» в аквариуме, на посудине длиной три метра. Жалкое получится зрелище.

Он встал, прихватив пустой бокал.

— Мне пора, Оскар. Нас с Алмой пригласили в гости, на скучнейший коктейль. Я бы с радостью пообщался с тобой, но — увы… Тем не менее ты остаёшься здесь, поскольку твой отец твёрдо намерен закончить ремонт сегодня. — Он протянул руку для мужского рукопожатия и одновременно наклонился и произнёс прямо мне в ухо: — Я один верю, что тебе одиннадцать лет, Оскар. И я верю, что ты ехал на поездах фирмы «Лайонел».

Опешив, я проговорил:

— Вы… вы правда мне верите?

— Конечно верю! Одна твоя стрижка чего стоит! Ни один двадцатилетний парень не станет носить детскую стрижку с торчащим вверх вихром. Прожитые годы приглаживают даже самый задорный вихор.

— Дорогой, ты где? — окликнула его сверху Алма. — Мы опаздываем.