На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою

— Послушайте, князь, — продолжала тем временем Элен, — и постарайтесь понять и твердо запомнить мои слова. Прежние отношения наши кончены, я вам не жена, и вы мне не муж. Я, разумеется, не покину этого дома, щадя ваше самолюбие и честь имени, носимого вами. И для света наши отношения не изменятся, но здесь, среди этих стен, я желаю быть свободной. Понимаете? Свободной совсем. Я имею на это право, так как отказалась от личного счастья, отказалась от единственно дорогого мне человека, отказалась во имя условной порядочности, чтобы сохранить в глазах света неприкосновенность нашего домашнего очага. Так, кажется, вы любите выражаться…

— Вы с ума сошли! Я никогда этого не позволю! — затопал ногами Двоекуров. — Я вас заставлю, заставлю, слышите ли, заставлю! — кричал он, теряя всякое самообладание.

— Ничего вы меня не заставите и не можете заставить. Повторяю, с сегодняшнего дня я не та, что была. Не беззащитное существо, которое вы могли третировать, бранить и даже щипать сколько вам было угодно. Теперь я самостоятельное и во всем равноправное вам лицо. Постарайтесь проникнуться этим и не вынуждайте меня на более энергичные меры. Берегитесь испытывать мое терпение. Я не остановлюсь ни перед чем. Я сорву с вас маску, которую вы так искусно носите, хотя бы для этого мне пришлось обратиться к самой императрице. В крайнем случае, я могу вызвать на свет Божий легенду о Новоселовке.

Последнюю фразу Элен произнесла машинально. Ей почему-то вспомнился глухой намек Спиридова на какую-то Новоселовку, и она повторила его, почти не думая. К ее большому изумлению, эффект получился неожиданный. Князь Двоекуров побледнел как полотно, глаза широко раскрылись и с ужасом уставились в лицо жены, он весь дрожал и прерывающимся шепотом, наклонясь к самому лицу Элен, прохрипел:

— Новоселовка! Что вы знаете про Новоселовку, кто вам сказал?

— Мне? Петр Андреевич, кто же больше, — спокойно ответила Элен, сама несколько удивляясь, с какой легкостью ее язык произнес эту ложь.

Петр Андреевич ей никогда ничего не говорил.

— Петр Андреевич? — переспросил Двоекуров. — Значит, он знает? Впрочем, зачем я спрашиваю, когда сам давно был в этом уверен.

— Он не только знает, но у него есть даже документальные доказательства, и горе вам будет, если вы осмелитесь притеснять меня, тогда не ждите пощады.

Элен точно что руководило. Она нанизывала ложь на ложь, а между тем впечатление, производимое на князя всеми этими выдумками, было потрясающее. Он стоял как пораженный громом, с дико блуждающим взглядом.

— Змея! — крикнул он наконец. — Змея, будь ты проклята с твоим любовником вместе! — И, сказав это, он стремительно выбежал из комнаты.

"Должно быть, с этой Новоселовкой связаны какие-нибудь чересчур ужасные воспоминания, если одно упоминание о ней производит на него такое действие, — подумала Элен. — Тем лучше. Теперь наши роли изменятся".

Она не ошиблась. С этого памятного дня жизнь ее сделалась несравненно легче. В обществе князь продолжал разыгрывать роль нежно любящего мужа, но дома он злобно молчал, не смея ничем иным проявлять свое негодование. С каждым днем Элен все больше и больше выходила из-под его жестокой власти и делалась все более и более независимой. И этим она была обязана Спиридову. Прошло месяца полтора, и вдруг князь Двоекуров собрался за границу. Ему была поручена какая-то особо важная дипломатическая задача, для выполнения которой необходимо было поехать сначала в Пруссию, а затем, не торопясь, как бы путешествуя для своего удовольствия, посетить Саксонию, Баварию и южные мелкие княжества.

— Ну а вы как думаете поступить с собой? — кривя губы, спросил Двоекуров у Элен, сообщив ей о своем назначении.

Этот вопрос удивил княгиню. Несколько месяцев тому назад ничего подобного не могло бы случиться. Это еще раз наглядно доказало ей, какой страх внушила она князю своими намеками на таинственную Новоселовку.

— Если вы ничего против не имеете, — спокойно, деловитым тоном произнесла Элен в ответ на вопрос мужа, — то я предпочитаю ехать с вами.

Нечто похожее на признательность на мгновение отразилось на лице князя, и он значительно более мягким, почти дружественным тоном произнес:

— От души рад вашему решению и искренно благодарю вас за него. Это во многом облегчит мне исполнение возложенного на меня поручения и, кроме того, даст мне душевный покой, которого я бы, наверно, лишился, если бы вы оставались здесь без меня.

Через три дня они уехали.

За границей, перекочевывая из одного немецкого княжества в другое, посещая дворы крошечных, кукольно-игрушечных эрцгерцогств и курфюрсторств, Двоекуровы прожили около года, и когда вернулись обратно в Петербург, Спиридова уже там не было. Он уехал на Кавказ. Из того, что отъезд этот не был вполне добровольным, и, кроме того, по некоторым ехидным словечкам, вырвавшимся у князя, Элен поняла, что во всем этом деле он не был вполне безучастен. Тут была какая-то интрига, весьма ловко запрятанная, но в чем она заключалась, ни Элен, ни сам Спиридов, как она впоследствии убедилась, ничего не знали.