Читаем На скосе века полностью

На скосе века

Война не вошла ещё в быт в эти числа.Скрипели платформы в далёкую тьму.И каждый беженец был как призрак —В угольной копоти и в дыму.Движение в безвесть… Дороги капризны…Дороги — гнетут… Но стоят вечера,И манят, и манят намёками жизни,Что брошена нами всего лишь вчера.Ещё не смело моих детских мечтанийДыханьем войны с духотой поездов…Я жадно читал в расписаньях названьяДалёких, курортных, морских городов.И жадно завидовал артбригаде,Когда, подвезя её, встал тяжелоРядом на станции в ПавлоградеВстречный воинский эшелон.Я помню порыв восхищённой веры,Когда подошли к другим и ко мнес поезда сдержанные офицерыИ стали расспрашивать нас о войне.Давно это было. В чаду это было…Но сцену запомнил я как наизусть.Тогда я в них видел одну только силу.Теперь вспоминаю их скрытую грусть.Но я ведь не знал, как огромно лихо,Которое пало на плечи нам,И как это страшно — неразбериха,Когда ты в неё попадаешь сам.Я верил, что близко уже до развязки.Я верил… А ждали всех этих людейГоречь трагедии в Первомайске,Разгром… Окружение… Гибель друзей.Мне век не забыть этой душной дороги,Солдат запылённых, что едут на юг…И вечно мне видеть, как, грустный и строгий,У нашей платформы стоит политрук.И снова всплывает седое от пылиС глазами внимательными лицо…Он веровал в Правду. И знал её силу.И верить в неё научил бойцов.А когда его полк под огнём металсяИ руки вверх поднимал в дыму,Я знаю: ни в чём он не поколебался.Но очень больно было ему.Да, очень… Давно позади эти бедыИ мир на земле воцарился давно,Но ту его боль даже счастью ПобедыВо мне до сих пор перекрыть не дано.Ведь в злой безысходности давнего боя,В руках, поднимавшихся вверх тяжело,Вся боль нашей веры, вся суть нашей боли —Всё то, что вело нас. И что довело.

1947–2007

Якобинец

Когда водворился опять БурбонПосле конца Ста дней,И стал император НаполеонТоскою Франции всей,И юноша каждый, таясь во мгле,Всё лучшее с ним сроднил,Один якобинец в швейцарском селеУчителем скромным жил.Он очень учён был. И, как дитя,Наивен был, светел, чист.Крестьяне любили его — хотяИ знали, что он атеист.И дети любили его. Хоть онВ школе всегда был строг.Но целый мир был в нём заключён,И всё объяснить он мог.

Перейти на страницу: