(На)следственные мероприятия

Я притворился, что кашлянул и поэтому прикрываю рот рукой. Завтра, говоришь? Тебя ждет сюрприз, Амано. Потому что на завтра меня волей Барбары освободят от твоего общества. И умоляю, не делай ничего, чтобы я в конце концов начал искренне радоваться каждому такому «освобождению»!

Примерно на полпути к школьному крыльцу в мою голову постучалась мысль о том, с кем вместе Эд занимается рисованием, и спину обдало холодным потом. Не хватало только встретить инфанту, да еще в компании с Адвентой! Поэтому ноги сами понесли меня с аллеи в сторону, в парк, по уже изученному маршруту. А окно снова оказалось открытым…

Нет, на этот раз я не стал торопиться переступать черту, пусть она и выглядела как подоконник. Ведь сейчас мне не угрожало быть ни застуканным с поличным, ни разоблаченным, ни… Никаким, в общем. Нормальное мое состояние. Привычное и обычное. Правда, чертовски неподходящее для яркой, наполненной событиями жизни, но не все же коту масленица?

А вот смотреть, как она рисует, было одно удовольствие. Заставляющее задуматься, почему эта красивая и, безусловно, талантливая женщина не пошла по стезе профессионального художника, а занялась совершенно обратным. Помощью другим. Да и если вспомнить прочие ее выборы, они тоже со стороны выглядят совершенно не…

– Вы долго будете там стоять, капитан? – спросила Алессандра, не прекращая покрывать лист бумаги карандашными штрихами.

– Наверное, пока не получу официальное приглашение войти.

– В прошлый раз его отсутствие вас не смутило.

– В прошлый раз я был не в себе.

Она отложила рисовальные принадлежности и повернулась на стуле:

– Хотите меня отпугнуть?

Я оперся локтями о подоконник.

– Просто говорю правду.

– И часто вы бываете… не в себе?

Всякий раз, как это понадобится тетушке. Но такая «правда» вряд ли заслуживает быть донесенной до нежных и отчего-то вдруг чуть покрасневших ушек донны Манчини. А пока я обдумывал свой ответ, Алессандра просто поднялась со стула, подошла ко мне, наклонилась и… Пришлось выпрямиться, потому что с согнутой спиной поцелуй не приносил того удовлетворения, на которое был рассчитан.

Не было азарта. Не было ежесекундного ощущения риска, как в прошлый раз. Не было жажды, которая, казалось, ничем не могла утолиться. Были спокойствие, уверенность, чувство бесконечной правильности происходящего. Был мир вокруг, слегка дремотный, как, впрочем, и полагается миру далеко за полдень. Обыкновенный, реальный и единственно возможный.

– Все закончилось хорошо? – спросила донна Манчини, отрывая свои губы от моих.

– Что закончилось?

– Ваше… задание. Или как это у вас называется?

«У нас» это называется форменным идиотизмом. В том смысле, что занимаемся всякой ерундой, находясь при исполнении. В форме, так сказать.

– Да, все хорошо. Почти все.

– Возникли какие-то проблемы?

Одна. По размеру маленькая, зато по цене…

– Та старинная штуковина. Может получиться так, что я ее не верну. Не знаю точно, сколько она стоит, но, если вы подадите прошение моему начальству, часть ущерба, скорее всего, будет компенсирована сразу, а остальное…

– Не нужно ничего возвращать.

– Но это же ценное имущество и…

Она примостилась на подоконник рядом со мной.

– Будем считать его пожертвованием в фонд… Как точно называется ваше Управление? В его фонд. И точка.

Или донна Манчини задумала на мой счет нечто коварное и немыслимо жестокое, или она… Просто идеальная женщина.

– Это неправильно.

– А влюбиться в офицера, который арестовал твоего близкого родственника, – это правильно?

– Это вообще ужасная ошибка.

– Я тоже так думаю, – совершенно серьезно сказала Алессандра. – Но вот ведь странность… Почему мне тогда так приятно было ее совершать?

Она потянула бейсболку, и так уже немного сползшую, назад, столкнула с моей головы и тихо засмеялась, когда пряди наших волос смешались друг с другом. А я точно знал, что смеются не надо мной, и почему-то это ощущение почти пугало.

– Я рассказала дяде о тебе.

– Рассказала?

– Подумала, что не стоит больше ничего скрывать.

– И он…

– Он, конечно, вынесет свой вердикт, – признала донна Манчини. – Это его право. Но у меня тоже есть право. Право быть влюбленной.

– И любимой, – добавил я.

Ее губы снова приникли к моему лицу, шепнули куда-то в щеку:

– Да, и любимой.

Где-то вдали по путанице коридоров пролетела трель звонка, возвещающего окончание очередного учебного часа.

– Можно попросить тебя о небольшой услуге?

– Тебе все можно. Особенно сейчас.

– Мне бы заполучить Адвенту отдельно от всех прочих школьников и школьниц.

– Не хочешь попадаться на глаза кому-то?

– Очень не хочу.

Алессандра улыбнулась, пробормотав что-то вроде «амато мио», и набрала на комме номер.

– Алисия? Будьте так любезны, найдите мисс Адвенту Кейн и попросите ее подойти к моей мастерской. Да, сейчас. Благодарю.

– Спасибо.

– Этого слишком мало.

– Но и услуга была небольшой.

– Это как посмотреть… – Она потянула меня за ворот рубашки поближе к себе. – Окончательную цену всегда устанавливает исполнитель.

Когда я вышел из дверей мастерской в коридор, Эд удивленно ойкнула:

– А чего это ты там делал?