Однако он не разделяет нетерпения некоторых наших политиков, которые готовы на неосторожные шаги, лишь бы ускорить решение Италии. Финансовая комиссия сената, выйдя отчасти из своей конституционной роли, требует, чтобы мы освободили солдат-гарибальдийцев в нашей армии и выдали им вознаграждение в несколько сот тысяч франков, чтобы они могли составить самостоятельный корпус волонтеров и отправиться против Австрии. Ко мне уже пришел с весьма таинственным видом Жюль Гэд рассказать об этом плане, пришедшемся по сердцу его революционному романтизму. Он сказал мне, что гарибальдийцы желают, чтобы их уволили из армии, выдав им немного денег и винтовки. Они отправятся тогда – не знаю, какими путями – в Трентино, где начнут партизанскую освободительную войну. Они убеждены, что Италия последует за ними. При другом случае генерал Риччиотти Гарибальди выразил мне с полуслова то же желание. «Италия выступит, – сказал он, – или же это будет конец монархии». Гэд хотел знать, нахожу ли я это предприятие неосуществимым или опасным, и прибавил со своей обычной лояльностью: «Без вашего согласия я не буду говорить об этом в совете министров». Я ответил ему, что не вижу, какими путями гарибальдийцы могут добраться до Трентино, если не добьются того, чтобы итальянское правительство смотрело сквозь пальцы на их начинание, но, добавил я, не исключена возможность, что их предприятие покоится на одной из тех комбинаций, из которых в свое время извлек такую пользу Кавур. Так что, заметил я, не представляет никаких неудобств обратиться по этому вопросу к совету министров. Правительство, поставленное в известность Гэдом, находит, что при условии затребования у гарибальдийцев объяснений о том, как они рассчитывают проникнуть в Трентино, можно освободить их и содействовать их предприятию, снабдив их деньгами и винтовками. Финансовая комиссия, извещенная, не знаю, каким образом, приглашает, стало быть, правительство сделать то, что оно уже сделало. Однако она, кажется, более нашего верит в успех этой авантюры.
К тому же все внимание Италии, как и Греции и Болгарии, устремлено теперь на Дарданеллы, она выжидает результата операций союзников. К несчастью, до сих пор наши усилия столь же бесплодны на Ближнем Востоке, сколь в Шампани. Мы бомбардировали форт Дарданос и Ильдизский редут, но корабли не прошли в пролив.
Пропала также всякая надежда на военную помощь Японии в Европе. Полномочный министр Бельгии в Токио говорил с министром иностранных дел, который сказал ему: «Правительство не считает возможным дать ход этому делу. Армию, собранную на основе всеобщей воинской повинности для защиты страны, нельзя отправлять далеко за пределы страны. Ни одно правительство не решится предложить это императору» (Токио, № 34). Охладит ли этот ответ кампанию Клемансо? Сказать по правде, это менее всего вероятно.
Среди всеобщего удрученного состояния, порождаемого нашим бессилием на фронтах, на нас обрушиваются с противоречивыми обвинениями. Одни ставят Жоффру в вину, что он то и дело продолжает попытки наступления, сопряженные со столь тяжелыми потерями, другие жалуются на нашу неподвижность. Одни проповедуют доктрину о всемогуществе огнестрельного оружия, другие превозносят всемогущество смелости393
*. Здравый смысл требует соединения того и другого.