Берти от имени Грея вручил Делькассе ноту об итальянских предложениях (Лондон, № 530; из Парижа в Лондон, № 916 и 917). Грей находит, что надо принять их без замедления, и совет министров, информированный Делькассе, решается пойти на них. Но Рибо, Думерг и Мильеран вместе со мной подчеркивают, что некрасиво ограничивать выгоды, оставленные для сербов. Впрочем, у нас еще нет согласия Сазонова (Петроград, № 460).
Пьер Лоти просил меня несколько недель назад, чтобы Оганьер командировал его в военное министерство и дал ему, таким образом, возможность отправиться на фронт. Это было сделано, и я известил об этом Пьера Лоти. «Приятное известие, сообщенное вами, – пишет он мне, – наполняет мое сердце радостью, и я от всей души благодарю вас. А теперь я хотел бы в ожидании лучшего быть полезным Франции хотя бы своими писаниями. Я не хочу принадлежать к тем, кто ничего не знают, ничего не видят, не были даже на поле сражения и поэтому не могут ничего писать. Прошу вас, усмотрите в моих словах не придирки и жалобы, а исключительно желание работать для общего дела и для воздействия на нейтральные нации. Если бы я мог получить подобие миссии на Ипр и к королю Альберту, как это пришло в голову вам и Барту, это было бы для меня большим счастьем. Поскольку я остаюсь в пределах укрепленного лагеря Парижа, меня давит сознание своей бесполезности, тогда как я чувствую в себе силы быть полезным. Выражаю вам свое пламенное желание быть очевидцем событий и запечатлеть их для тех, кто не был их очевидцем».
Я послал Лоти рекомендательное письмо к королю Альберту. Лоти поехал в Ла-Панн и по своем возвращении написал мне на своих излюбленных желтых листочках: «Господин президент, в субботу я вернулся из Бельгии. Не решаясь еще раз просить у вас аудиенции, я позволяю себе выразить свою глубокую признательность в этом письме. Король долго беседовал со мной, он просит благодарить вас и сказать вам, что скоро напишет вам. Затем я по меньшей мере час беседовал с королевой. Хотя я не удостоился услышать грохота пушек, я кое-что видел между Ипром и Фюрнесом и попытаюсь построить на этом свои статьи для американской публики. Если бы я хоть чуточку видел поля сражения, если бы меня хоть чуточку вовлекли в войну, как это не преминули бы сделать во всякой другой стране, кроме нашей, вместо того чтобы систематически держать меня вдали от нее, ах! я знаю, что мог бы написать не мимолетную (dirable) книгу во славу нашей Франции. Вы как-то раз сказали, быть может, в рассеянности: „Я пошлю (или повезу) вас в Эльзас“. Я не забыл этих слов. Ах, если бы это могло осуществиться! Примите, господин президент, уверения в моей благодарности и почтительной преданности».
Да, конечно, я доставлю себе удовольствие и повезу Пьера Лоти в Эльзас, но что, собственно, понимает он под тем, чтобы быть вовлеченным в войну? Подразумевает ли он под этим участие в войне или описание ее?
Бельгийский король, со своей стороны, пишет мне: «Господин президент, я счастлив, что мог услужить и воздать должную дань великому французскому писателю, и поспешил исполнить выраженное вами желание. Королева и я находимся еще под обаянием нашего разговора с Пьером Лоти. Должен поблагодарить вас, господин президент, за чуткое внимание, проявленное вами в выборе такого представления для проверки фактов и освещения перед потомством роли бельгийских войск и общей доблести наших армий. Прошу вас принять уверения в моих искренних дружеских чувствах.
Я показал это письмо короля Лоти, который заметил на это: «Даже учитывая в этих словах просто комплименты, я счастлив, что мое небольшое посольство не оставит в Бельгии плохого впечатления, и глубоко признателен вам за это сообщение. А теперь я буду жить надеждой на обещанную вами поездку в Эльзас. В ближайшем номере Illustration начинается серия моих статей о поездке в Бельгию».
В два часа я выехал на автомобиле из Парижа, останусь ночевать в префектуре департамента Марны. Сопровождают меня только генерал Дюпарж и полковник Пенелон.