Объяснения, данные мне сегодня под большим секретом полковником Пенелоном, не оставляют у меня ни малейшей иллюзии относительно операции в Аррасе. Она совершенно провалилась. Она стоила нам больших жертв, но теперь кончено, мы не добьемся прорыва фронта. Это третья по счету попытка прорваться на очень узком участке фронта: Шампань, Воэвра, Артуа. Мы подвергались продольному огню неприятеля, обстрел с флангов скрещивался на наших позициях и делал их безнадежными. Быть может, мы не встретили бы этих препятствий, если бы действовали на более широком участке фронта и поддерживали главное наступление несколькими сопутствующими атаками. Пенелон и Эрбильон придерживаются этого мнения. Они не находят объяснения для упрямства, как они выражаются, главнокомандующего. По их словам, генералы, командующие группами армий, армиями и корпусами, почти все в один голос жалуются, что они находятся под началом у теоретиков и профессоров. Оба офицера связи полагают, что было бы полезно, если бы правительство и я в ближайшем времени устроили совещание с Жоффром и генералами, командующими группами армий.
Сообщают, что председатель русского совета министров Горемыкин, человек слабого здоровья, просил у императора отставки и получил ее; далее, что реакционные круги в окружении государя ведут сильную агитацию с целью отсоветовать ему образование кабинета на парламентских началах (а tendances parlementaires) и убедить его ввести своего рода военную диктатуру (Петроград, № 760).
Я принял председателя бельгийского совета министров барона де Броквилля. Он желает, чтобы в случае отзыва нами своих войск из Северного департамента для замены их англичанами мы все же оставили несколько частей в Бельгии. Уход наш, говорит он, повлечет за собой последствия, равно нежелательные с политической и военной точек зрения. Для поддержания духа населения и армии хорошо, если у всех перед глазами есть конкретное свидетельство непрекращающейся общности наших усилий.
С некоторым запозданием Шарль Эмбер ответил на мое последнее письмо. Я тотчас же написал ему в том же тоне, как в прошлый раз. У меня все более складывается убеждение, что сенатор от департамента Маас старается обеспечить себе на будущее, на случай катастрофы, пути личной защиты432
*.Сегодня Клемансо разделывает папу Бенедикта XV. Его каждодневные наставления простираются теперь на весь мир.
Морис Рейно, бывший министр в первом кабинете Вивиани, возвратился из своей миссии в России. Он говорит мне, что общественное мнение в России возбуждено против Франции. Нас обвиняют, что мы взваливаем на русские армии все бремя войны. Вспышка ксенофобии, разразившаяся недавно в Москве, отчасти объясняется этим состоянием умов.
Рибо снова говорит мне о своих опасениях относительно наших финансов. Если война затянется, курс вряд ли удержится на благоприятном уровне. Бюджетная комиссия палаты депутатов предлагает ввести сбор с капитала или принудительный заем, но Рибо находит такое решение вопроса нежелательным. Что касается подоходного налога, без которого нам не обойтись, то Рибо думает, что его нелегко взимать во время войны. Он считает, что новые налоги, вотированные в разгар войны, вызовут недовольство, которое вредно отразится на государственном кредите, к тому же они дадут мало в сравнении с огромной цифрой неизбежных расходов.
Рибо говорит мне, что, по словам Поля Камбона, неверно, будто Англия еще до нас по собственному почину дала свое согласие на аннексию Россией Константинополя. В тот момент, когда Сазонов говорил нам, что получил согласие Англии, он еще не имел его. Однако Делькассе поверил Сазонову и не запросил Лондон. Он неосторожно принял на себя обязательства, а Англия дала свое согласие только потому, что налицо было наше согласие. Будем ли мы когда-либо знать истину по этому вопросу?
Рибо находит, что положение министерства очень ухудшилось в сенате. Он желал бы расширения министерства путем включения в его состав бывших председателей совета министров, как то: Мелина и Леона Буржуа.