На службе Отечеству!

Дня через два начался штурм Кенигсберга… После его взятия нашу часть уже летом перебросили на Дальний Восток, в Куйбышевку-Восточную. Там мы приняли участие в скоротечной войне против Японии, в разгроме Квантунской армии на территории Маньчжурии. Не помню, почему, из Маньчжурии я возвращался не со всей частью. В дневнике за 21 сентября 1945 года читаю: «От Амура мы с Потеминым поехали одни. Доехали довольно хорошо… Как приятно было идти по темным, но знакомым улицам Куйбышевки».

И в этот же день позже: «Сейчас демобилизационная лихорадка: старики и девушки-связистки уже сдают оружие, готовятся. А ей-богу грустно расставаться с некоторыми девчатами, и не только с девчатами… Сегодня им, демобилизующимся, выдали медали „За Победу“. 26 сентября: „Вчера проводили стариков и девчат. Я и не представлял, что так грустно будет расставаться!

На студебеккерах в две очереди отвезли их на станцию. Ждать там пришлось недолго. Штурмом взяли вагон, втиснули всех, усадили… Я забрался в вагон, несмотря на страшную тесноту, сквозь мешки, сидора, пассажиров. Добрался до самого конца вагона, где за горой мешков сидела Саня Баронова. Попрощался с ней, крепко пожал ей руку. Она как-то жалко улыбалась. А потом пошел обратно к выходу, пожимая руки, прощаясь, желая счастья и доброго пути. Мне отвечали тем же. Все были возбуждены, взволнованы — и старики и девушки. Ведь три года прожили вместе!.. Наконец, свистки. Поезд пошел…

Как сразу пусто, тихо стало в казарме. Раньше шум надоедал, а теперь мы были бы рады этому шуму, суматохе, толкотне… А вчера было просто невыносимо. Захотелось напиться, чтобы потерять ощущение времени. Но не удалось, несмотря на все старания Адайчика“.

Какова суть этих давних записей? Она та же, что у Николая Ростова: сослуживцы — самые близкие и дорогие люди, своя часть — родной дом.

Куняев пишет: „Два месяца сборов были для меня хорошей школой… Я почувствовал, что нащупал какое-то необходимое понимание хода истории“. Это остается декларацией, и трудно понять, как из ненависти к армии, проклятий ее и тоски по „правам человека“ может родиться понимание „хода истории“. Понятно, конечно, что за два месяца далеко не для всякого казарма станет родным домом, но зачем сейчас-то, когда в армии так тяжело, рисовать картину, будто бы так и всегда было? Разве трудно понять, какое впечатление производят слова „я ненавижу армию…“ в устах главного редактора патриотического (да?) журнала?

В нашем первом телефонном разговоре возникла и военная тема. Я сказал:

— Ты стыдишь других за то, что не знают, какой скорбный у тебя анализ урины. А сам не знаешь вещи поважней. Вот у тебя встретились два фронтовика. „Ты где воевал?“ — „На Центральном фронте. А ты?“ — „И я на Центральном! В какой армии?“ — „В Тридцать восьмой“. — „И я в Тридцать восьмой! Калугу брал?“ — „Брал“. — „Давай выпьем!“ Прекрасная встреча. Только мы о наших и союзных городах говорили не „брал“, а „освобождал“. Так и на наших медалях выбито: „За освобождение Варшавы“, но — „За взятие Кенигсберга“… А ты знаешь, когда освободили твою родную Калугу?

— В конце декабря.

— Правильно, тридцатого. Так вот, никакого Центрального фронта тогда не было, его расформировали еще в августе.

— Я верю этим фронтовикам с десятого года рождения, а не тебе. Они так говорили.

— Да мало ли что люди говорят, особенно когда перед ними бутылка, да еще старики под восемьдесят. И 38-я армия никакого отношения к освобождению Калуги не имела, она воевала на Украине. А освободила город подвижная группа генерал-майора Попова войск 50-й армии Западного фронта, в рядах которой, кстати, я прошел путь от твоей Калуги до Кенигсберга.

— Не верю!

— Ну зайди ко мне, покажу книги, карты, красноармейскую книжку, воспоминания моего командарма Ивана Васильевича Болдина. Пятидесятая армия! Могу и состав этой ПГ назвать: 154 сд, 112 тд, 31 кд… Между прочим, командиром этой кд — кавалерийской дивизии был подполковник Михаил Дмитриевич Борисов, мой родственник…

— Не верю!

И здесь — все та же упертость!

А что его старички-фронтовички дальше плетут под водочку! „Взяли в плен двести пятьдесят эсэсовцев и тут же на путях порешили“. И у поэта-гуманиста ни малейшего сомнения, никакого вопроса. Словно ему достоверно известно, что в Красной Армии так именно заведено было — расстреливать пленных. Его другое интересует: „А дезертиры из ваших деревень были?“ Так ты на кого работаешь, патриот?.. Оказывается, этот текст входил в его книгу „Огонь, мерцающий в сосуде“, за которую в 1987 году получил Государственную премию им. Горького. И тогда еще директор издательства „Современник“ Николай Елисеевич Шундик — царство ему небесное! — уговаривал опустить это место: „Немецкая волна“ найдет время повозиться, целую передачу устроит. Зачем это нам?»