— Благодарю за приглашение, — Алексей хотел было отказаться, но неожиданно передумал: — Я обязательно приду.
После похищения Лиза проболела целый месяц. Полиция искала похитителя, но его и след простыл. В конце концов Лиза устала бояться: нельзя же вечно сидеть дома, трясясь от страха, что маньяк вернется, чтобы закончить свое дело! Однако за нее опасались Шмиты и старались ни на миг не оставлять одну. Им помогали оберегать Лизу их общие партийные друзья. Но время шло, а ничего не происходило.
За это время Катя вышла замуж за Андриканиса, и Лиза переехала жить в их дом — находиться в доме Николая Шмита стало неприличным. Постепенно жизнь вошла в свое русло. Как бы то не было, революция разрасталась, а Лиза не хотела ставить свои личные интересы выше общих.
В Москве с начала апреля велись сборы на вооружение, распространялись листовки, состоялись массовки. А несколько дней назад, 28–30 апреля, полиция арестовала активных деятелей РСДРП и партии эсеров, разбрасывавших листовки на улицах Москвы. Были арестованы некоторые члены Военной организации московского комитета эсдеков, проводившие агитационные беседы с солдатами Московского гарнизона.
Прошли первомайские митинги рабочих в Сокольниках, в Марьиной роще, в Петровско-Разумовском, в Останкинском лесу и других местах. Ораторы говорили о приближении решительного боя с самодержавием, о необходимости объединения пролетариата под красными знаменами революции, о политических требованиях.
«Долой самодержавие!», «Долой войну!» — раздавались повсеместно призывы революционно настроенных масс. Митингующие пели революционные песни. Общее настроение было взбудораженным, возбужденным. За порядком пыталась следить полиция и солдаты. На общем фоне возникали выходки хулиганов и пьяных — куда же без них! Полиция стала разгонять демонстрантов, начались аресты. Задержали примерно до двухсот пятидесяти человек.
На фабрике Шмита происходили перемены: как Николай и планировал ранее, он ввел новые правила на своем предприятии. Вместо одиннадцати с половиной часового рабочего времени ввел девятичасовой рабочий день с повышением заработной платы. Рабочим выплачивалось жалование и в случае болезни, а также старикам, проработавшим на фабрике по двадцать — тридцать лет с освобождением от работы. Не считая амбулатории, где вся медицинская помощь оплачивалась хозяином, при фабрике существовала библиотека, велось обучение. Николай требовал от администрации вежливого культурного обращения к рабочим на «вы».
Объявление о новом распорядке рабочие встретили шумно, с ликованием. Но на следующий день в пять часов вечера, когда на фабрике раздался гудок и прозвучали первые слова «Кончай работу, ребята!», никто не решился уйти, по-прежнему находясь у верстака.
Наблюдая за всем этим и недоумевая, Лиза попросила одного из работников позвать Николая Павловича. Обескураженный увиденным, Шмит принялся отправлять всех по домам. Он ушел с фабрики лишь после того, как выпроводил за ворота последнего рабочего…
Рабочие фабрики оценили действия Шмита. Девятого мая они устроили собрание в одной из мастерских. Увидев столпившихся работников, Лизе стало любопытно, и она вышла из амбулатории посмотреть, что происходит. Все ждали, тихонько перешептываясь. Лиза спросила Федора Григорьева — работягу, что происходит. Тот улыбнулся, ответил: «Сами все увидите», и дальше пояснять не стал. Шмит прибежал с тревогой на лице, на ходу застегивая студенческую тужурку.
— Что случилось? Несчастье?
Она поспешила его успокоить, что на фабрике ничего не произошло. Он прошел дальше, и Лиза последовала за ним.
К Шмиту решительно приблизились представители от рабочих: Федор Григорьев, Шлыгин и Егор Федотов. Егор, торжественно раскрыв кожаный переплет, на котором была бронзовая пластинка с выгравированным текстом, запинаясь и путаясь от волнения, стал читать:
— «Гуманному и сердечному хозяину Николаю Павловичу Шмиту. На добрую память от благодарных рабочих придворной мебельной фабрики П. А. Шмит. Москва, 9 мая 1905 года».
Федотов перевел дыхание и, подбадриваемый рабочими, кашлянув, продолжил: