На службе Отечеству

Утро встретило нас солнцем. Отодвинув в сторону дверь теплушки, невольно зажмурился. В лицо ударил влажный, густо пахучий воздух. С крыши вагона обильно падали крупные капли воды. Сорвалась и на десятки разноцветных искрящихся осколков разбилась сосулька. Весна!

Командирская подготовка, как назвал разбор прошедших боев подполковник Абашев, состоялась в соседнем вагоне. К нашему приходу на стене уже висела стертая на изгибах карта района Дубравы.

— Опять болота, — не выдержал капитан Герасимов. — Они и так у меня засели в печенках на всю оставшуюся жизнь. Зачем напоминать?

Но тут вошло руководство дивизии. Начался разбор. Полковник Даниловский дал оценку решениям командиров и начальников, разобрал меры обеспечения. Похвалил разведчиков 889-го стрелкового полка за инициативу при взятии Дубравы. В адрес дивизионной роты разведки сказал, что "глаза и уши дивизии не всегда держали в курсе событий штаб", подчас действовали медленно и нерешительно, отрывались от противника. Майору Валентину Коротаеву, да и другим начальникам служб, не раз пришлось краснеть во время выступления командира дивизии.

— Особенно меня встревожило то, — посуровел Даниловский, — что не все доклады об обстановке соответствовали реальному положению вещей. Отдельные товарищи подчас грешили против истины, по той или иной причине выдавали желаемое за действительное, а этого допускать нельзя ни в коем случае. Фактически это дезинформация вышестоящих командиров. Конечно, сказать правду, какая бы горькая она ни была, — тут тоже требуется мужество, как и подняться в атаку.

Командир дивизии имел в виду случай с начальником штаба 828-го стрелкового полка. Во время боя за Дубраву полк "споткнулся " на заполненной водой осушительной канаве. Не очень широкая (восемь — десять метров), но расположенная на открытом пространстве и пристрелянная противником, преграда эта попортила немало нервов. Несколько часов за нее шел бой. Штаб корпуса торопил со взятием деревни, а проклятая канава тормозила все дело. Мы, естественно, нажимали на командира полка Красовского. И наконец доклад: прошли канаву.

Начальник штаба дивизии довольно потер руки:

— Наконец-то, будь она неладна.

Румянцев соединился с 889-м полком — и вдруг у него вытянулось лицо. Оказывается, левофланговый батальон полка лежит перед канавой. Об этом сообщил начальник штаба Модин — человек, словам которого не верить нет причины. Рассерженный Абашев выхватил из рук майора трубку:

— Что вы там топчетесь, за канавой и немцев-то нет! Красовский давно их выгнал.

— Красовский за нами, на фланге лежит.

— Это точно?

— Точно, товарищ Второй.

— Хорошо. Сейчас к вам выедет офицер штаба. На месте разберемся.

Как выяснилось, виноват был начальник штаба 828-го полка майор Забазнов. Канаву преодолели несколько человек из роты Лаптева. Комбат сообщил об этом в штаб полка, а Алексей Прохорович Забазнов, донося нам, добавил от себя, что полк закрепился на рубеже. Пока же шли звонки, фашисты контратакой сумели оттеснить горстку наших бойцов на прежнюю позицию. Однако комбат не торопился докладывать о случившемся. Трудно сказать, чем он руководствовался. Одно было ясно — допущена халатность, граничащая с преступлением.

Во время боя может случиться всякое. Бывает, что он проходит не совсем так, как намечено на картах и заложено в планах. Но это не дает права командиру, какой бы он пост ни занимал, ни на йоту отходить от истины. Приукрашивание, несвоевременный доклад о состоянии дела вредны всегда, но особенно чреваты тяжкими последствиями и нетерпимы в боевой обстановке, где даже малейшее отступление от правды или минута-другая промедления могут обернуться лишними человеческими жизнями. От этого и предостерегал нас командир дивизии.

Разбор боев за Дубраву, а затем и Притыку дал многое всем, и особенно нам, молодым офицерам. Он заставил как бы со стороны взглянуть на себя, проанализировать свою работу и работу товарищей, нижестоящих командиров, штабов, соседей. Для меня это была большая школа командирского становления и обретения боевого опыта.

В один из дней меня попросил заглянуть начальник отделения кадров. Михаил Петрович Таранов встретил приветливо, пошутил насчет мартовской капели и скорой весны. Листая тонкую папку личного дела, с улыбкой произнес:

— Кончилась, Алтунин, твоя штабная служба, кончилась. Идешь комбатом. Рад небось? По лицу вижу, доволен. И правильно. Киснуть в штабе в твои годы да с твоим горячим характером негоже.

Капитан Таранов не спрашивал согласия, говорил о новом моем назначении как о деле уже решенном. Нетрудно было догадаться, что Михаил Петрович успел встретиться с майором Румянцевым, и они решили, по крайней мере на ближайший период, мою судьбу.

Нужно было представиться начальству.

— Командир дивизии нас ждет.