На службе у бога войны. В прицеле черный крест

На следующий день в теплушке по соседству снова шло веселье и слышалась разудалая песня «Шумел камыш». Тут я почему-то подумал: сколько же надо запасти водки на таких здоровенных лбов, чтобы гулять несколько суток подряд, не просыхая?

Объедать раненых было неудобно, и на очередной остановке я направил свои стопы к балтийцам. Они обрадовались моему приходу, пригласили за стол и стали угощать спиртом. Для вида пригубил это отвратительное зелье, но с большой охотой закусил. В ходе застолья слушал, как матросы смачно «травили баланду» о своих подвигах на суше и на море, в свою очередь, я тоже рассказал о бое с немецкими танками. Постепенно наше знакомство стало переходить в панибратство, меня хлопали по плечу и пожимали руки. Один из матросов, еле стоявший на ногах, заплетающимся языком произнес: «Братцы, а лейтенант свой парень, нальем ему еще!»

Трудно было удержаться от такой похвалы, и я снова приложился к спирту. Тот же пьянчужка, наклонившись к своему соседу, заговорщически произнес: «Может, поделимся с артиллерией, добра этого у нас хватит до самой Москвы». Сосед кивнул головой.

Балтийцы поведали мне сокровенную тайну: в конце состава прицеплен товарный вагон. Вагон как вагон, но в нем есть цистерна, в которой перевозили спирт. Она считается пустой, но если на веревке опустить в нее котелок, то можно «нацедить» ведро спирта-сырца. Взяв с меня слово, что я никому «ни-ни», моряки помогли мне добраться до своей теплушки и пожелали спокойной ночи.

Тайну я все же нарушил, о цистерне рассказал своему соседу, лейтенанту-артиллеристу, ехавшему, как и я, в Москву в командировку. Лежа на нарах, мы разработали «стратегический» план операции под кодовым названием «Спирт». Одним словом, решили тоже попытать счастья, стать «виночерпиями». На какой-то станции сняли со щита два противопожарных ведра, выкрашенных в красный цвет, раздобыли веревку. Котелок позаимствовали у солдата-истопника. Едва стемнело, отправились на промысел. Пломбу сорвали моряки-»первооткрыватели», с ней не надо было возиться, дверь легко подалась, и мы юркнули в вагон. На ощупь нашли лестницу, прислоненную к цистерне как раз напротив горловины. Слегка приоткрыв дверь, чтобы не задохнуться от удушливых паров спирта, приступили к делу. Мужественно преодолевая «газовую атаку», я раз за разом черпал котелком настолько ядовитую жидкость, что вскоре у меня закружилась голова и стало подташнивать. Но ведро уже было полнехонько. Наверху меня сменил «подельник». И второе ведро наполнилось до краев.

К счастью, наш состав, скрипнув тормозами, остановился, и мы попрыгали, как зайцы, на землю. Аккуратно, чтобы не расплескать с таким трудом добытую жидкость, мы побрели к себе в вагон. Узнав, какой продукт мы принесли, доблестные лейтенанты и подполковники встретили нас, как национальных героев. Одно ведро поставили на стол — пей сколько хочешь, второе — разлили по флягам и бутылкам, так сказать, для личного пользования.

Офицерский вагон «гудел» целые сутки. Съестные припасы, у кого они были, вытряхивались из вещмешков и шли в «общак». Вот так, вполне благополучно, но с приключениями, я доехал до Москвы. Устроился у сестры Моти, преподнес ей в подарок флягу спирта, которую она на следующий день обменяла на хлеб.

После шумной теплушки и некоторых возлияний спал я в тихой московской коммуналке блаженным сном праведника. Проснувшись, невольно вспомнил своих попутчиков, пир горой. Чего только не сделаешь в борьбе за существование в этом распрекрасном мире. Диалектика!

Сестра напоила меня чаем, почистила и отутюжила обмундирование, и я стал походить на офицера Красной армии. Мы еще долго беседовали, вспоминали маму, о которой я совершенно не имел никакой информации. Мотя сообщила, что мама успела эвакуироваться из Ленинграда на Рязанщину, в Захаровку. Понимал: тяжело ей там. Мы повздыхали еще немного, и я стал собираться в Управление артиллерии Красной армии.

Сестра опасалась, что в этот же день меня направят на фронт, советовала, как только получу назначение, хотя бы на несколько часов забежать к ней. Но она волновалась напрасно. В отделе кадров меня принял «через окошечко» какой-то майор, типичная тыловая крыса. В дополнение ко всему еще и невыносимый бюрократ. Разговаривал со мной свысока, через губу. Взял мои документы, выдал талоны на питание в столовой штаба артиллерии и велел прийти через два дня. Ничего не объяснив, захлопнул окошко перед моим носом. Я понял, что добиваться каких-либо разъяснений в этом учреждении не положено. Но нет худа без добра: у меня впереди двухдневный отпуск, который надо было использовать для выполнения поручений моих бывших начальников.

Выйдя из управления, сначала опустил письма Коробченко в первый попавшийся почтовый ящик, а с еще одним письмом, так сказать, деликатного свойства, отправился с визитом к Саше. Ее адрес был на конверте.