На службе зла. Вызываю огонь на себя

Никольскому не удалось ограничить свое участие в Корниловском мятеже выполнением роли офицера связи между большевиками и эсеровско-меньшевистской коалицией. Слишком мало в распоряжении Петросовета было военных с артиллерийским опытом Владимира Павловича. С нелегкой руки Троцкого он возглавил южное направление обороны. Вылилось его назначение в организацию рубежа у Павловска, у которого Никольский мог сложить голову, заработать репутацию героя революции или предателя среди военных кругов. Нужное подчеркнуть.

Утром 29 августа пятитысячный отряд питерских рабочих, получивших винтовки и пулеметы стараниями Временного правительства, усиленный сомнительными подкреплениями в виде полутысячи кронштадтских морячков-анархистов, выдвинулся по дороге вдоль железнодорожного полотна в сторону Выдрицы. Генерал рассматривал нестройные колонны своего воинства со смесью раздражения и грусти. По численности — армейская пехотная бригада. По боеспособности вряд ли даже батальон. Хорошо, если рота. Но выбора нет. Марсианин абсолютно тверд: корниловцев необходимо остановить любой ценой, а народный гнев от кровопролития направить против Временного правительства.

В качестве рубежа обороны напрашивался возвышенный участок, где с двух сторон к дороге примыкали небольшие рощицы. Владимир Павлович скомандовал остановку и, пока подтягивалась растянутая вереница пушечного мяса, огреб первые издержки командования «демократической» армией. Командиры рабочих батальонов предложили провести митинг, чтобы бойцы прониклись революционной важностью момента. Их поддержал представитель Петросовета, выполнявший непонятную функцию между генералом, как бы командующим отрядом, и рабочими, признавшими в качестве власти Петросовет. Факт, что столичный Совет назначил Никольского командующим бригадой и, стало быть, делегировал ему часть своих полномочий и авторитета, для пролетариев слишком сложен в усвоении. Поэтому приказы нужно дублировать устами мужичонки в потасканном рабочем обмундировании, причем только с импровизированной трибуны, с потрясанием кулаком в воздухе и с магическими завываниями «именем революции», «смерть буржуям» и «вся власть Советам».

С морячками получилось еще забавнее. Они собрали митинг на тему, стоит ли вообще воевать, не лучше ли разойтись по окрестным селам. Крестьянки, лишенные мужиков, мобилизованных на фронт, представлялись куда более достойным и безопасным объектом для внимания, нежели передовой полк Первого корниловского корпуса.

К полудню, в самый разгар митинговых страстей, со стороны Павловска на дороге появился двубашенный бронеавтомобиль, поднимавший облака пыли. Из его недр, раскаленных под солнцем, как духовка, выбралась мелкая женская фигурка с неизменной папиросой в зубах. Женщина на позиции — всегда минус, но был и плюс в виде прицепленного к машине трехдюймового орудия.

— Мария! Зачем ты здесь? Если корниловцы не остановятся, тут будет опасно.

— Беспокоитесь обо мне, господин генерал? Даже приятно. Но вы забываете, что я не женщина, а революционер.

— Про женщину трудно забыть.

— Оставим ваши любезности на потом. Не отходя от броневика, вижу: у вас проблемы с управлением. Что вам нужно от товарищей рабочих и матросов?

— Повиновения в боевой обстановке. Особенно моряки меня волнуют. Как справиться с отрядом анархистов, не знаю. В Императорской армии я бы отдал приказ и тут же бы арестовал зачинщиков неповиновения. Дезертиров и паникеров расстрелял перед строем.

— Ныне старые методы не пройдут. Попробую убедить их.

— Буду весьма вам признателен.

Дождавшись подходящего момента, Спиридонова залезла на броню, словно Ульянов на Финляндском вокзале, и понесла патетическую чушь на тему «Революция в опасности!» Как ни странно, митинговый запал резко поменял вектор. Рабочие и матросы дружно решили повоевать. Сыграл неожиданный фактор, что «перед бабой трусить стыдно». Будто перед лицом России — нет.

Ретранслируя приказания через эсерку, революционного матроса Павла Дыбенко и столь же революционных рабочих вожаков, Никольский кое-как расставил вооруженный сброд поперек дороги. Три десятка наиболее вменяемых моряков отправились в рабочие отряды для преподавания в усеченном виде искусства заряжания и стрельбы из мосинской трехлинейки. Остальных бескозырчатых героев отвели от греха подальше на дальний фланг, образовав из них «ударный резерв» на непредвиденный случай. Ни у Дыбенко, ни у генерала не было иллюзий, что при наступлении того самого случая резервные ударники оперативно дадут деру. Но это лучше, чем будут болтаться меж рабочими и вносить дополнительную дезорганизацию.