На службе зла. Вызываю огонь на себя

Опытная каторжанка и подпольщица понимала, что легенда брата не выверена и лопнет от нескольких точных вопросов.

Опер взял из рук Владимира Павловича паспорт.

— Действительно, Борис Александрович Спиридонов. Товарищ Хомченко, зачитайте ориентировку Особого отдела.

Пока поддельный брат соображал, что заместитель Дзержинского Ягода как раз и является начальником особистов ОГПУ, второй чекист, с виду — простой крестьянский парень в тулупе, но с маузером на ремне, достал из офицерской сумки листок.

— Предполагается, что с целью подготовки контрреволюционного заговора у поднадзорной Спиридоновой появится беглый генерал-майор царской жандармерии Никольский Владимир Павлович. Его приметы: русский, 50 лет, ниже среднего роста, усы седые, бородка узкая седая, волосы короткие седые…

С каждой деталью внешности, срисованной наблюдательным Генрихом Григорьевичем в бывшем ресторане «Прага», лицо Кравцова все шире расплывалось в неприятной ухмылке. Хомченко дочитал и стал рядом.

— Здравствуйте, ваше превосходительство!

— Оформлять задержание, товарищ Кравцов?

— Зачем? Тут ясно записано: контрреволюционный заговор. Особый отдел не ошибается.

— Постойте! Я могу объяснить! Спиридонова тут ни при чем.

Жалкие слова не могут остановить пролетарское правосудие. С той же гадливо-презрительной полуулыбкой чекист потянул из кобуры «Наган».

Наверно, в такие секунды перед глазами должна пролетать целая жизнь? Чушь.

Револьвер поднялся. Никольский стиснул рукоять в своем кармане и почувствовал, что трагически не успевает.

Щелкнул взводимый курок. Как рыба на крючке, затрепетала надежда, что гэпэушник просто пугает перед арестом.

Вороненое черное дуло заглянуло в глаза своим мертвым зрачком. Неужели конец?

Грохот револьверного выстрела наполнил маленькую кухоньку. Пуля на выходе сбила чекистскую фуражку и швырнула ее на Никольского. Второй чекист замешкался на миг и рванул «Маузер» из деревянного футляра, разворачиваясь к стрелявшей. Когда огромный пистолет покинул убежище и начал двигаться к Марии, едва успевшей снова взвести курок «Нагана», Владимир выстрелил в чекистское ухо. С момента отвлекающего мычания, что эсерка ни при чем, прошло три секунды.

Она сняла револьвер с боевого взвода и устало заметила:

— Теперь точно придется уехать.

Рыцари красного террора развалились на полу. Из простреленных голов сочилась кровь.

— Мария, их нужно спрятать.

Легко сказать. Революционные жандармы оказались слишком тяжелы. Никольский замотал простреленные головы тряпками и полотенцем, но не успел — полы перепачкались красной жижей под цвет революционных убеждений покойников.

— Здесь есть река или пруд?

— Не близко. Верст шесть или семь.

— Даже лучше. Убери кровь к моему возвращению.

Темная декабрьская ночь едва освещалась редкими звездами, с трудом пробивавшимися через облачную дымку. Вытащив тела волоком, Владимир Павлович отказался от мысли навьючить их на одну лошадь, а самому ехать верхом на второй. Дрянные клячи не утянут два тела. Цвет лошадиного племени выбит Гражданской войной да выкуплен нэпманами.

— Мария, у тебя есть фонарик?

— Откуда? Только керосиновая лампа.

Потрясающе. Искать ночью лесное озеро при свете керосинки в компании двух мертвецов. Трагедия переросла в фарс.

Лошади храпели и не слушались, учуяв мертвецов. Никольский связал конечности покойников обрывками веревки и тянул через седло, Спиридонова подталкивала с другой стороны. Минут за двадцать им удалось пристроить закончивших карьеру чекистов поперек седел с привязанными под лошадиным брюхом руками и ногами.

— За забором налево. Выйдешь в поле, иди прямо, не сворачивая. В лесу просека. Держись ее. Верст через шесть будет озерцо. Осторожно, морозы слабые были, лед наверняка тонкий. Не заблудись.

Мария перекрестила спину соучастника и тяжело вздохнула.

Черный силуэт леса едва угадывался на фоне темного неба. Никольский не был уверен, что нашел просеку. Среди вековых деревьев проступило прореженное место, где молодая поросль доходила до пояса.

Он закинул поводья одной чекистской кобылы за луку седла другой, вторую взял под уздцы. Так брел часа два, потеряв ориентацию во времени. Ноги по щиколотку вязли в снегу. Экскурсия на родину превратилась в опасное приключение. Пора уезжать. За пять суток экскурсант расстрелял троих местных граждан, задержись на год — СССР лишится изрядной части жителей.

С невеселыми мыслями в голове Никольский уперся в сплошную стену деревьев. Просека, или что там было вместо нее, закончилась. Никакого водоема не видать. Он нащупал спички и запалил фитиль керосиновой лампы. В ее свете часы показали начало пятого. Что делать? Заметно похолодало. Первоначальная идея — утопить пролетарскую парочку в воде вместе с конями — уже не казалась удачной. До рассвета несколько часов, да и не факт, что утром он найдет озеро. Шанс наткнуться на людей гораздо выше. Придется расстаться с товарищами чекистами прямо здесь.