На солнечной стороне

— У нас ищете? — сперва не поверил дед и посмотрел на них повнимательнее. Ребята были молодые, крепкие, и лодка здорово осела. Поглядывали они на перевозчика с улыбкой, с едва уловимой дружелюбной иронией. Чувствовалось, что они всюду ведут себя одинаково по-хозяйски и в новую местность приходят, как в давно обжитую хату. Деду стало немного не по себе, это была его река, на которой он вырос и на которой трудился.

— У вас, — добродушно ответил носатый.

— Ну как, нашли что-нибудь? — поинтересовался дед на всякий случай.

— Нашли, — непонятно отчего рассмеялся рябой. — Когда товарищ Сапронов берется, значит будет дело.

Очевидно, товарищем Сапроновым был он сам, потому что его друг сказал:

— А ты не очень-то хвастай.

— В моем роде брехунов не водилось.

— Наверное, большой у вас род, — качнул головою Дед.

Друг Сапронова улыбнулся:

— Род-то большой, да последний в нем брехун.

— У меня уже сын есть, — весело защищался Сапронов.

— Где же вы нефть нащупали? — осторожно поинтересовался старик.

— За Колодицей. Уже готова одна буровая. — И спрыгивая на землю, сказал: — И для тракторов хватит, и для вашего мотоцикла, если имеете, и на многое другое… Скоро тут мост построят и обойдутся без вашей лодки.

Дед хотел было объяснить, что лодка не его, а Бычка, но вовремя удержался. А вдруг начнут расспрашивать, кто такой Бычок да куда он подался. Поэтому он сказал только:

— Нет, я служу на маяке.

Но они, видно, не услышали, потому что отошли в сторонку и стали под вербой.

Трое на берегу согнулись, прикуривая от зажигалки. Они хотели переправиться все вместе, но последнего из них дед остановил.

— Сперва этих двух, а потом уже вас… Волна высокая.

Когда перевозил и того, последнего, сказал:

— Так надежнее… Лодка-то старенькая…

— А что, переворачивается?

— Переворачивается не переворачивается, а так надежнее.

— Не бойтесь, выплыву…

— Так-то оно так, а все ж таки.

Следил, как они удаляются, как исчезают в дожде их фигуры. Сперва один пропал, а за ним другой… И будто не было их… В старике шевельнулось удивление, он даже привстал, чтобы убедиться, что они существуют реально… Но все пятеро уже исчезли в балке…

В тот день дед рассказал о новых пассажирах двум дояркам, направлявшимся в Вовчки на совещание передового опыта. Младшая прислушивалась преувеличенно внимательно, а старшая даже испугалась:

— Как бы молока не убавилось. Нефть же…

В сумерках Гаврило привязал лодку, вычерпал воду черпаком. Затем, как всегда, пошел к маяку.

Подчистил ножиком фитиль, и пальцы почернели от копоти. Огонек дрожал меж задубевших ладоней тихо и доверчиво, потом перебросился на фитиль и разлился по его ровной полоске. Дед прикрыл дверцы и спустился по лестнице.

Он чувствовал себя так, будто пережил сегодня большую радость. Лежа на топчане старался понять: что это с ним произошло? И не мог ответить себе. Непонятная веселая легкость наполняла его. Переворачивался с боку на бок, прислушивался к ветру, к каплям дождя, бьющим по стеклу хлестко, точно птицы клювом, и потом как-то сразу подумал о тех людях, что ищут нефть… Он вспомнил, как они один за другим исчезли в приречной балке, и поднялся. Радовался, что переправил их. Хорошо, что брал по два человека.

В груди потеплело…

На откосе горит ровный огонь маяка. Вблизи огонь кажется белым, а снизу, от Лысой косы, он кажется красным, уютным. Вокруг маяка заломилась маленькая ночная радуга.

Перевод с украинского Е. Факторовича

Димитр Коруджиев Наверху, среди белых ламп

Андрей проснулся, не ощущая привычной бодрости.

Он долго и шумно умывался. Его жена ушла на работу совсем рано, когда еще не рассвело. Его всегда мучала мысль о том, что жена встает рано, едет на работу в первых молчаливых автобусах вместе с невыспавшимися усталыми людьми. Его жена любила свою работу, наверно, по-своему любила и эти утренние часы и иначе смотрела на ехавших вместе с ней людей. У Андрея была мечта, которой он ни с кем не делился — о доме с огромной, невиданно огромной голой террасой, на которую его жена выходит по утрам из застекленных дверей и по которой идет долго-долго, пока не дойдет да ее конца. Что она должна увидеть дальше, он представлял себе не совсем ясно, выдумка всегда казалась ему бледной и недостаточно красивой. Но все же он знал, что это будет небо без солнца, утомленное роскошное небо, излучающее сумрачный свет; он представлял себе огромную площадь под этим небом — когда он смотрел на горизонт, он казался ему слишком близким. Ему хотелось, чтобы горизонт был раза в два дальше, чтобы он находился не за лесом, не за полем, а неким странным образом окружал бы деревья, разбросанные среди трав и цветов причудливыми ломаными линиями. Ему хотелось, чтобы земля излучала прохладу.

В этой мечте он никогда не ставил себя рядом с женой, не задумывался над тем, где будет находиться сам в это время. Он думал о террасе и тогда, когда видел жену утомленной, с покрасневшими от стирки ладонями или с нервными беспокойными глазами после того, как она заставляла их капризную дочь повторять уроки.