На солнце и в тени

К концу октября погода установилась майская, температура не раз зашкаливала за семьдесят по Фаренгейту[175], но слушатели концерта камерной музыки в Большом зале Метрополитен-музея были одеты по-зимнему, и вешалки в гардеробной угрожали треснуть под тяжестью кашемира и норки. Большинство слушателей были старыми, со слабым кровообращением, и прожили достаточно долго, чтобы иметь основания опасаться внезапных перепадов температуры, которые в горах Нью-Хэмпшира, на равнинах Небраски или в пригодных для катания на буерах бухтах Гудзона едва не погубили их, когда они были детьми. Молодые, которых было немало, тоже оделись основательнее, чем требовал воздух снаружи. Они поступили так из чистого конформизма, свойственного людям.

На Гарри был блейзер и галстук-бабочка, что выглядело неуместно неформально, но на это у него были свои соображения. Некоторые из пожилых людей смотрели на него неодобрительно. Он не был студентом колледжа, а здесь собрались не на пикник. Что он пытается доказать? Или просто оделся небрежно, а то и вызывающе?

– Садитесь между Кэтрин и мной, – сказала ему Эвелин, когда они стояли в нише у гардеробной. – Мы вас защитим. Вам нравится такая музыка, или на ваш слух это что-то вроде лесопилки? – Она пригласила Гарри и Кэтрин в основном в качестве предлога, чтобы повидаться с ними.

Прежде чем ответить, Гарри раскрыл программку.

– Честно говоря, – сказал он, – в этой программе меня ничто не трогает, кроме первой части Квартета № 1 Брамса, которую я на самом деле люблю. Остальное – вроде кузнечиков, жалующихся на Департамент транспортных средств.

Билли был того же мнения.

– Это закуски, – сказал он. – Лично я пришел сюда ради креветок. – Сухонькая старушка с лицом голодного койота бросила на Билли взгляд, под которым ему надлежало сникнуть, но вместо этого он рассмеялся. – Давайте приступим, – сказал он так, чтобы ей было слышно. – Креветки тоненькими голосами умоляют, чтобы их съели.

Билли и Эвелин прошли в зал, оставив Гарри и Кэтрин в гулкой нише. Он смотрел на нее, а она смотрела в ответ. Его любовь к ней, сильная и крепкая, становилась все глубже.

– Тебя устраивает, как теперь обстоят дела, Кэтрин?

– Да, почему бы нет? – удивилась она.

– Ты была потрясена, когда обнаружила, что всю свою жизнь не знала, кто ты такая, а теперь еще и все это.

– Я это уже пережила, и дело было не так. Я знала, кто я такая. Всегда знала. Если знаешь, что именно ты любишь, то знаешь и кто ты такая. А я, Гарри, знаю, что именно я люблю. – Она улыбнулась так, словно и знала, и не знала, что должно было случиться. Так или иначе произойдет одно и то же.

А потом они вошли в зал, вместе.

К счастью для Гарри, сразу же заиграли его любимую часть, и, к счастью для него, Кэтрин была рядом. Несмотря на высокий потолок зала, было жарко. Он слегка наклонился к ней, а когда она подалась к нему, они соприкоснулись, очень мягко, и обняли друг друга за талию. Это было похоже на поцелуй. Костюм Кэтрин из легкой и мягкой шерсти пах ее духами. Сидя так близко, но сдержанно, они ощущали свое сердцебиение. Когда задолго до войны, будучи студентом, Гарри снова и снова слушал это allegro non troppo, он мечтал и жаждал, чтобы когда-нибудь появилась такая женщина, как Кэтрин, которая любила бы его, с кем он мог бы слушать музыку так, как слушали они теперь, не желая больше ничего на свете. И вот это на мгновение осуществилось.

Сбегая по крыльцу музея, чтобы сесть на автобус, который унесет его вправо через парк, Гарри чувствовал, как надрывается у него сердце, словно от горя. Но как только он вскочил на открытую площадку, а автобус тронулся, ему стало немного лучше. Когда он устроился на сиденье, его собственное тепло доносило не просто остаточный запах духов Кэтрин, но аромат, измененный и улучшенный ее телом. Он вдыхал его до последнего.

Проехав через парк, автобус направился на юг, к центру города, но Гарри в конце концов потерял терпение из-за его неторопливости и сошел, желая пройти пешком последние несколько кварталов до Мэдисон-сквер-гарден, где состоится бой, который сведет не только Житано Моралеса и Маркуса Джозефа, боксеров полусреднего веса, но и большую часть его десантников, оставшихся в живых. Они одновременно прибудут из разных частей города и сойдутся на четырех местах, расположенных достаточно близко к рингу, чтобы вобрать зрелище целиком, и достаточно далеко, чтобы при этом не вытягивать шею и не попадать под капельки пота, когда головы боксеров будут содрогаться от ударов. На каждом билете Гарри написал: «Явка обязательна».