На сопках Маньчжурии

«2 октября в 0 часов 19 минут со стороны сопредельной страны через КСП прорвались лошади, напуганные волками, голов до ста. Скрылись в заросли над Аргунью, на территории соседней заставы. Заявлений хозяев табунов не поступило…».

…Умчались кони. Утих гул копыт. Волки не подавали голосов. От советской границы в сторону Хайлара удалялись два всадника. Башлыки заслоняли их лица. Свежие лошади бежали бойко — поёкивали селезёнки. Копыта обмотаны тряпьём — тихо на твёрдой дорожке. Из дальней рощи караганы ударили выстрелы. Щуплый всадник опрометью — с коня!

— Что это, господин капитан? — Сотник замер, вертя головой.

— Волков развелось много. Отстрел начался.

Сотник Ягупкин вскочил, перекрестился. Агент докладывал ему вчера: Тачибана встречался с хунхузами. Значит ликвидируют казаков-подвывал! Убирают свидетелей! Молился он не потому, что скорбел об убитых волковоях. Он просил Бога о милости к себе. И железно утвердился в мысли: «Смываться срочно!».

Утром в урочище под Хайларом нагрянули китайские жандармы и начальники из штаба пограничной стражи. Обнаружили в карагане три трупа русских. Без документов. Лица изуродованы — опознать невозможно.

— Вы убили казаков! — Полицейские согнали кочевников к свёрнутой в дорогу юрте. Кто-то пытался ускакать за холмы.

— Цу! Цу! — закричали жандармы.

Баргуты отнекивались, стоя на коленях.

— Хунхуз стрелял!

Полицейские окружили мужчин, погнали в город. Женщины бежали с детьми рядом.

— Не виноваты!

— Цу! Цу! — Жандармы целились в них из маузеров.

* * *

Прогромыхав копытами по открытому полю вдали от границы, кони запалённо умерили бег. Кобылицы призывно ржали, собирая жеребят. Вожак, насторожив уши, тяжело фыркал.

От косяка отделились три лошади, направились к темнеющему бору. Замерли под соснами. Двое мужчин свалились наземь. Вслушивались в неясные шорохи ночи. Ветер от границы катил сухие листки. Кони перебирали ногами. Подмёрзшая земля отдавала гудом — опасно! Кривоногий мужик подхватился. Перерезал ремни на спине лошади. Ткнул ножом в бок.

— Пошла!

Конь вздрогнул, присел от боли на задние ноги, сорвался на галоп. Так же поступили с другой лошадью. С третьей сняли вьюк и разделили на две части. Бесшумно, сноровисто. Остерегались нечаянного стука. Ремни и все приспособления, которыми были закреплены на скакунах, уложили в брезентовый мешок. Место остановки присыпали кайенской смесью толчёного перца и махорки, чтобы сбить собак со следов.

— В запасе у нас по крайней мере шесть часов. — Кривоногий прилаживал ношу на своих плечах. — Утром баргуты пожалуют к пограничникам за своими косяками…

— Шесть часов — совсем немало! — беспечно, с лёгкостью отозвался широкий в плечах мужчина. — Присядем на дорожку, Арат?

— Осатанел! Давай ноги в зубы и — аллюр три креста!

Они натёрли свои сапоги пахучей мазью, отбивающей нюх у ищеек. Горбясь и спотыкаясь, поступали через шумящий бор, огибая снежные плешины. Протащившись километра три с тяжёлым грузом, мужчины сели на песчаном бугре. Под корнями сосны закопали брезентовый мешок со снаряжением. Себе оставили объёмистые холщовые мешки, одностволки, патронташи и небольшие фибровые баульчики.

— Может, вместе, урядник? — Скопцеву не хотелось оставаться одному в дикой тайге.

— Разве забыл приказ?

— Что ж, до встречи в условленном месте, Аркатов!

— Лучше в Харбине. — Аркатов проследил, как валко шагал Скопцев в сереющей полумгле. Потрогал маузер за поясом. Тронулся на северо-восток, к Сретенску.

Корэхито Тачибана охватило чувство неизвестности: как осуществится операция «Гнев Аматэрасу»? Начало положено. Выдержат ли казаки? Всё ли предусмотрено? Не переметнутся ли русские?

В 1941 году Тачибана временно работал в разведуправлении Генштаба Японии, занимался анализом поступающих данных от агентуры и дипломатов, примерно тем же, что ныне делает перебежчик Люшков. Ежедневно из донесений узнавал, как немецкие войска в России занимают города, сёла, сея там панику и хаос, захватывая тысячи и тысячи пленных.

— И всё это правда? — с примесью сомнения спрашивал он старшего начальника.

— У нас нет блефа! — отвечал тот и пускался в глубокомысленные рассуждения: — Ниппон проснулась в начале двадцатого века полной сил и воли, готовой принять предначертания судьбы. Ей нужно было держаться вровень с веком, который должен стать японским веком! Победы наших немецких союзников укрепляют дух Ниппон, сражающейся в Восточной Азии. Дух Ниппон является духом Германии и её союзников, сражающихся в Европе.