На сопках Маньчжурии

— Офицеры, свободны! Васин, останьтесь! — Чугунов в раздражении ходил по комнате.

Фёдоров не мог успокоиться. Он представлял себе, какими глазами будет глядеть на него, советского офицера, Петька Заиграев, как с презрением подожмёт губы Маргарита Павловна. А каково Агриппине Петровне? За что ей такой довесок к горькой судьбе? И от самого себя куда деваться?..

В соседней комнате Голощёков задержал Фёдорова.

— Ты, кореш, охолонь! Чем не нравится тебе Распадковая? Чем лучше фронт? — Голощёков закурил трубку и по комнате поплыл аромат «Золотого руна».

— Мне не нравятся ловкачи! — Фёдоров затягивал ремень на шинели. — У тебя всё?

— Нет, капитан! Нам пахать вместе, как бы ты ни лютовал, Сеня, агент за нами. — Вид у Голощёкова был победительный, будто бы вражеский радист уже изобличён и водворён за решётку.

— Чему радуешься, Голощёков?

— Ну, не надо, дорогуша! Слюнтяйство оставь за порогом «Смерша». Вот, завяжу узел, и ты вынужден будешь отказаться от газогенератора: шофёр Ступа под наблюдением! Придётся казённые сапоги по грязи бить! — Голощёков засмеялся и глаза под очками утонули в пухлых щеках.

— Ты же подводишь генерала! — сказал Фёдоров.

— Чугунову нужна была зацепка? Нужна. Зря, что ль, он сидит в Распадковой? Он получил зацепку. А что из этого выйдет, наблюдения покажут. Он доложит по начальству: был на месте, принял меры!

— Везёт тебе, Яков Тимофеевич! — с иронией заметил Фёдоров.

— Везёт тому, кто сам везёт, запомни, Сеня! Пусть Зверев не шпион. Но почему у него красный загар? Почему он навязывает дружбу шофёру, причастному к базе? Вот и оцени сам. Считаю: тут попадание в яблочко!

— Трепло! — Фёдоров всё ещё не мог успокоиться. — А Заиграева чем тебе насолила? Чего к ней-то прицепился?

— Мне-е?! Ну-у, ты пузырь, Сеня! Государству она мешает! Понял? Социально опасный элемент! Если хочешь знать, она у здешних ребят на учёте давно как потенциальный преступник. После побега Кузовчикова — яснее ясного!

— Посему ты поселил меня в соседи к ней?

— Не отрицаю. Свой глаз всё-таки…

Фёдоров с надеждой поглядывал на дверь, за которой остались Чугунов и Васин: генерал даст ход рапорту! Голощёков выбил пепел из трубки в кадку фикуса. Повёл речь о предстоящем поиске радиста. Он считал, что агент будет вертеться, как вьюн без воды: документы у него фальшивые!

— Проколется! Как наставляет наш генерал? Только глубокие знания, основательная подготовка, постоянное, планомерное изучение противника могут привести к искомой истине.

— Подкован ты на все четыре ноги, Яков Тимофеевич. Не мне, сирому, чета! — Фёдоров убедился, что ответа от генерала он не получит немедля, стал собираться. — Среди чиновников, заметь себе, старший лейтенант, нет столетних. Интриги сводят их до срока в могилу! И насчёт истины можно поспорить. Она тогда для тебя истина, когда сам её добудешь, а не уловишь в словах начальника.

Домой Фёдоров попал после полуночи. На цыпочках пробрался в свою клетушку. Ввернул лампочку под самодельным абажуром из старой газеты. Отсыревшая шинель давила плечи. Кинул её на диван. На столе конверт: из Куйбышева! Торопливо распечатал. Выпал листок с машинописным текстом. Между печатными строками, по заранее пробитым точкам, от руки фиолетовыми чернилами:

«Красноармеец Фёдорова Людмила Карповна… Смертью храбрых 17 октября 1944 года в 200 метрах южнее фольварка Замосць в братской могиле…».

Жёлтые круги поплыли в глазах. Семён Макарович пластом рухнул на диван, на серую шинель солдатского покроя…

В субботу 4 ноября 1944 года в Забайкалье буранило. Распадковую затянуло серой пеленой. По развалу сопок крутило низкие тучи, гнало белое крошево и вдоль заборов загорбились первые намёты снега.

Фёдоров после извещения о гибели Людмилы ходил сам не свой. Он помогал сапёрам проверять миноискателем складские помещения. Тут его и настиг посыльный.

— Товарищ капитан, приказано прибыть вам к начальнику гарнизона! — откозырял и был таков.

Фёдоров увидел в затишке газогенератор. Поспешил к нему.

— Не могу! — Опанас вытирал ветошью замазученные ладони, виновато глядя на капитана. — На разрядных грузах.

— Во как нужно! — Семён Макарович чиркнул себя по горлу.

— Хиба по старой дружбе. — Опанас почёсывал затылок, отворачиваясь от буранистого ветра. — Сидайте, будь ласка!

Фёдоров подобрал полы шинели и — в кабинку.

Опанас вертел руль, пытаясь удержать «коломбину» в колее. Фёдоров хватался за скобу перед собой, чтобы не удариться о передний щиток. Ступа разговор издалека завёл:

— Откуда деньгу люди гребут? Ну, скажем, слюсарь…

— Ты о чём, Опанас?

— Есть тут людына. На «Механлите», в артели. Був у него. Царский паёк на столе. Звидкиля? Га? — Вишнёвые глаза Опанаса с хохлацкой хитринкой посматривали на Фёдорова. — Премию выдали! За дурачка мэнэ считает! Пре-емия!

— Он тебя в гости, а ты — в подозрение. Не по-дружески выходит.

— Двоюродный тын нашему плетню — вся дружба! А водка за какие вареныки?

— Ты меня спрашиваешь? — рассмеялся Фёдоров.