На сопках Маньчжурии

На очередной встрече сотника Ягупкина с полковником Шепуновым возник разговор о перспективе в действиях разведки. Борис Николаевич недвусмысленно дал понять, что японцы готовят акцию в тылу Красной Армии. Нужно, дескать, содействовать им через Тачибана. Сотник легко догадался: диверсия в Распадковой! Но счёл за безопасное не напоминать о своём авторстве. Он радовался, что Тачибана отказался от намерения включить его в состав диверсионной группы. Никита Поликарпович припомнил поучение, данное ему одним генералом в Омске: «Если ты хочешь поделиться чем-то с приятелем, подумай тихонько: «Я скажу это через пять минут». По происшествии срока ты поймёшь, что у тебя пропало желание откровенничать». Если сорвётся по Распадковой, тогда каждому, причастному к ней, захочется свалить с себя ответственность, может настать такой момент, когда все взгляды упрутся в тебя: вот виновник!

На одном из совещаний в кабинете полковника Киото поинтересовались мнением сотника о разрабатываемой акции «Медведь». Он отозвался сдержанно, как малоосведомлённый исполнитель:

— На своих людей надеюсь. Остальное — за главным зачинщиком. Моё дело телячье: оправился и — в стайку!

Тачибана с подозрением глядел на сотника: уходишь от ответа, русская собака! Никита Поликарпович выдержал его взгляд, помаргивая, по своему обыкновению.

Гимназистка с портфельчиком в руке перебежала Офицерскую и скрылась за воротами. Дом был на замке и это огорчило девочку. Отец должен был вернуться из своей конторы. Она была в душевном волнении: по истории Руси получила высшую оценку! Вот обрадуется папа!

Труфановы занимали полдома в одноэтажном особняке за железной кованой оградой. Хозяин выехал в Дайрен — служебная длительная командировка, а жильё сдал в аренду нотариусу.

Гимназистка присела на лавочку под вязом. Разгорячённое лицо подставила ветру. Русые волосы собраны в косу. Мать покинула семью, когда Нине было десять лет — девочка очутилась сиротой при живой родительнице.

Открыв дом своим ключом, Нина принялась наводить порядок на кухне. Спеша утром в гимназию, она не сделала этого до ухода. Её удивило, что отец не оставил записку. У них было заведено так: кто полагал задержаться позднее условленного времени, тот или звонил по телефону, или уведомлял запиской. Завершив уборку, девушка позвонила в контору — никто не ответил. Она знала, что Леонид Иванович уволил своего клерка-японца. Забравшись с ногами на диван, она попыталась прикорнуть, но волнение от удачного урока не отпускало её. Она поставила на диск патефона любимую пластинку: в комнате зазвучал голос Александра Вертинского…

И прежде бывало, отец по делам клиентов отлучался из Харбина. Она ещё раз позвонила — контора молчала. Достала толстый альбом, собранный из цветных копий картин Репина, Шишкина, Маковского, Федотова. Отец привёз его от дедушки, который увлекался живописью и коллекционированием художественных открыток и репродукций русских передвижников.

Она растворила окно во двор. Тишина. Шелест листьев вяза. Негромкая музыка из соседнего дома. Редкие гудки паровозов на станции…

Утром Нина собралась в гимназию. Оставила записку:

«Папа, тревожилась всю ночь. Целую! Твоя дочурка».

На улице она огляделась: почему-то ожидая обнаружить отца, спешащего домой.

— Лай-лай! — Из-за угла показался китаец. Две корзины на коромысле гнули его к земле. На голове соломенная шляпа шалашиком. Плетёнки на босую ногу. Он семенил к воротам Труфановых. Вместо обычного «нинь хао» — «здравствуй» — китаец сказал:

— Финчань ла?

— Чифан ла! — отозвалась Нина, как принято у китайцев: «Сыта вполне. Того и тебе желаю!».

— Тавала нада? — Китаец, словно напуганный, оглядывался. — Тавала нада, куна?

— У меня нет денег. Чэна нет!

— Чэна нету — это ничево. Чэна потом еси. Чэна будет — плати еси. В одной корзине была зелень: пучки редиски, морковка, чеснок, репа. Нина отвернула тряпку на второй и выбрала жёлтый перстенёк.

— До-шао чэнь? Сколько стоит?

— Русские люди чэна юдоши-ю! Русски денег еси… Китаец мало еси… Ваша, куна, не кушать не могу! — Китаец подал Нине слоеную булочку. — Твоя баклава кушай!

— Сё-сё! — Нина приняла угощение. — Спасибо.

— Твоя зови ян-че?! Рикша ходи полиция.

— Зачем полиция? — недоумевала Нина, пряча булочку в портфельчик.

— Капитана мей-ю лань! — переминался китаец под тяжестью корзин. — Потерял лицо капитана. Его ходи полиция. Мей-ю фазца. Не повезло капитана. Таможня ходи. Солдат ходи. Капитана ходи.

Китаец надвинул шляпу на лоб, переваливаясь с ноги на ногу, двигался в сторону Офицерской, протяжно зазывал:

— Мадама, тавала нада! Редиза… лука…

Встревоженная сообщением разносчика, Нина вернулась в дом и ещё раз позвонила в контору отца. Никто не ответил. Оставив портфель с учебниками и тетрадями дома, Нина побежала на остановку трамвая. Контора отца оказалась на замке. Увидев девушку, хозяин соседней лавочки на Диагональной крикнул:

— Леонида Ивановича увели вчера стражники. Показалось, на Таможню…