На сопках Маньчжурии

— Видишь ли, если бы наши генералы были настоящими полководцами… Разве Линевич не должен был, как только начались мирные переговоры, наступать? Ведь это была бы лучшая помощь Витте. Однако Линевич не предпринял наступления. Говорят, он запросил Николая, наступать или нет, а тот ответил: это дело главнокомандующего. Тогда Линевич скис. По-моему, Коля, правда заключается в том, что Россия могла и в то же время не могла победить. Могла потому, что она сильна; не могла потому, что народ не хотел ни этой войны, ни победы в этой войне царя. И даже царь под конец думал уже не о победе над японцами, а торопился заключить мир, чтобы пойти открытой войной против своего народа.

— Да, теперь столкнемся лицом к лицу, — проговорил Логунов.

Оба задумались.

В последнюю встречу офицеры долго сидели у окна. Был вечер. Электрические фонари на улицах горели вперемешку с керосиновыми. Далеко, в гарнизонном собрании, играл оркестр.

Неведомский рассказывал, что Ленин в феврале и марте в женевском клубе большевиков организовал дискуссию по вопросу о партийной работе в войсках; рассказывал капитан о Третьем съезде партии, о работе большевиков Закавказья под руководством Кобы, о лозунге вооруженного восстания.

— Что же нужно делать прежде всего, Федор Иванович?

— Сплотить передовую часть царского войска, создать в ней крепкую революционную организацию и сделать так, чтобы она перешла на сторону народа.

— В Питер страшно хочу, — сказал Логунов. — Я, Федя, выписываюсь на днях.

Но только в начале октября Логунов в последний раз прошелся по палатам госпиталя и вышел вместе с Ниной на улицу.

Из открытых окон госпиталей высовывались раненые, переговариваясь с прохожими, чаще всего солдатами. Китайцы-мальчишки продавали газеты и журналы.

Логунов и Нина медленно шли по городу, вдыхая ясный, сухой осенний воздух.

Вот домик в саду, напоминающий дачу.

Узкая дорожка среди высоких, сейчас цветущих «золотых шаров».

В домике, с виду тихом, Логунов застал много людей. В столовой, на стульях, у стола и на диване, сидело человек десять — судя по форме, служащих Китайской Восточной железной дороги, телеграфа и просто цивильных, в пиджаках и галстуках.

На приход Логунова не обратили внимания.

Говорили о харбинской злобе дня: о нежелании местных военных властей демобилизовать запасных.

— Ну и пусть, — горячился высокий телеграфный чиновник, — пусть не отпускают: своими безобразиями они создадут среди солдат такое возбуждение, что лучшего и не придумать! Страна и народ находятся сейчас в таком состоянии, что любая мера властей предержащих идет на пользу революции.

— Позвольте, — воскликнул путеец, — я не согласен с вами! Мы не можем относиться с таким индифферентизмом к безобразиям! Люди рвутся домой, дома у них черт знает что делается…

Вошел Горшенин, увидел Логунова и Нину, позвал за собой.

— Здесь все свои, — сказал Горшенин, открывая дверь в небольшую комнату.

Грифцов, Неведомский, Хвостов!

— Прибыл в ваше распоряжение, — тихо отрапортовал Логунов.

— Усадить раненого в кресло! — Грифцов освободил кресло от книг. — Вот сюда, Николай Александрович!

— Но я уже здоров.

— Без разговоров! Сестра Нефедова, воздействуйте на него… И вот надо помнить, товарищи, слова Энгельса: «Восстание в такой же мере искусство, как и война». Если революция не станет массовой и не захватит самого войска, тогда, товарищи, не может быть и речи о серьезной борьбе. На съезде партии Миха Цхакая сказал: солдаты многих полков на Кавказе «заразились революционной бациллой». Офицеры зачастую отказываются командовать отрядами при подавлении стачек. За последние месяцы страна прошла огромный путь. Кратко его хотелось бы охарактеризовать так: от спячки к стачке, от стачки к вооруженному восстанию. Товарищи, забастовал весь московский железнодорожный узел! Мы накануне всеобщей железнодорожной забастовки!

В Чите забастовали телеграфисты Забайкальской железной дороги, к ним примкнули железнодорожники, правительственная почта, телеграф. Рабочие организованными колоннами направились к складам оружия. Солдаты охраны решили не мешать рабочим. Отличное развитие событий! Вдруг появляется подполковник Шпилевский, кричит, угрожает, командует. Солдаты растерялись, подчинились ему, оцепили склады и в стычке с рабочими Шпилевский застрелил слесаря Кисельникова.

А если бы солдаты не подчинились Шпилевскому, а присоединились к рабочим, что было бы тогда?

Солдаты, армия!

Но даже при поражении рабочих подъем революционных чувств в Чите нарастает.

Завтра в Харбине забастуют телеграфисты китайского телеграфа. Забастовка экономическая: телеграфисты хотят, чтобы их службу признали правительственной, чтоб за выслугу лет платили пенсию! Но в любой момент телеграфисты перейдут к политическим требованиям.

Стачечный комитет Харбина должен суметь эту забастовку превратить во всеобщую и устранить управляющего дорогой Хорвата.

Логунов сидел в своем кресле без движения.

Ему полагался трехмесячный отпуск. Лететь, нестись в Питер, туда, в центр событий!