На сопках Маньчжурии

Несколько шагов они прошли вместе, но обменяться мыслями по поводу пропажи не удалось. Хвостов направился по тропинке в желтеющую осеннюю степь, а Ханако зашла в домик к начальнику разъезда.

Начальник разъезда, высокий, черноусый, большеносый, был женат тоже на высокой, тоже большеносой, красивой женщине.

— Вон наша барышня приехала, — сказала жена начальника, встречая Ханако. — Сейчас я вас угощу. Кавунов мне привезли — маленькие, но до чего сочные. Только у нас на Украине ела я такие.

Несколько раз в комнату заглядывал начальник разъезда и спрашивал:

— Ну как у вас там в Харбине, на чем порешило начальство? Будут отпускать запасных или задержат до весны? Вчера приехал тут один капитан и говорил, будто Надаров хочет всех запасных свести в батальоны и задержать до весны. А я говорю капитану: «Не пройдет Надарову этот номер, хотя он и генерал». Слышали про нашу новость? Скоро забастовка… Начнется либо в Иркутске, либо в Чите. Как кавунчик? Маруся, отрежь мне ломтик…

Он уходил: его требовали к телеграфу, к телефону, то и дело спрашивали солдаты.

Глаза у Маруси блестели, она ловко ножом выбрасывала из арбуза семечки и, захлебываясь соком, ела розовую мякоть.

— Солдаты, те, что до нас здесь приходят, говорят: «Бастуйте, да поскорее… Жизни с этой неправдой для нас нет».

Ханако вечером уехала в Харбин. Два интенданта лежали на верхних полках и гадали, что будет с тем колоссальным имуществом, которое собрали в Маньчжурии для продолжения войны. Неужели повезут назад?

Ханако сидела в уголке, смотрела на пологие холмы, на рощи, покрытые осенним багрянцем, на небо, пылавшее багрянцем заката, и пришла к выводу, что пакет украла либо красивая полная женщина, сидевшая в купе против нее, либо священник, который слишком внимательно разглядывал ее, Ханако, из-под припухлых век.

И сейчас, идя по харбинскому вокзалу, девушка чувствовала себя пойманной, выслеженной и провалившей не только себя, но и всех остальных.

После предсмертного письма Юдзо ушла от нее юность. Жизнь была сурова и требовала борьбы. Все это она знала и раньше — ведь жизнь ее не была сладка. Деревня, дядя Кудару, фабрика Такахаси Мондзабуро! Везде борьба была тяжела и кровава. С отцом Ханако не сблизилась. Она даже не рассказала ему, кто такой Юдзо и как он погиб. Но все о Юдзо и Иване Гавриловиче рассказала Грифцову.

Грифцов знал Ивана Гавриловича.

— Был он в свое время народовольцем, и каким! — сказал Антон. — Три раза арестовывали и ссылали… Ведь это черт знает какую гордость внушало людям. Такой революционер мог возгордиться, мог пожелать где-нибудь в ссылке стать патриархом революционеров, нашего брата марксиста мог к себе на порог не пускать… А Иван Гаврилович не знал ни минуты покоя: работал, учился и вылупился из своего народничества, как цыпленок из яйца. Огромной душевной силы человек. Если у вас был такой учитель, Ханако, рад за вас.

Выслушав историю Юдзо, Грифцов долго молчал, потом стал расспрашивать про японскую жизнь.

В маленькой комнате, в харбинском доме, они просидели весь вечер.

— Такие люди, как вы, могут принести огромную пользу, — сказал Грифцов. — Живем мы, два соседних народа, и мало знаем друг друга, а в иных областях и совсем не знаем. А вы — как мост, перекинутый с одного берега на другой. Работайте, Ханако, работайте, благословляю…

… И вот сегодня провал! Ведь не случайно же исчез ее пакет в купе среди пассажиров второго класса. Она снова перебирала в памяти: два офицера, интеллигентная женщина, священник.

Грифцов внимательно выслушал Ханако, потеребил бородку.

— За вами следят, решили проверить — и теперь убедились.

— Но что же мне следовало делать? — спросила Ханако в отчаянии. — Должна ли я была остаться в вагоне и найти пакет во что бы то ни стало?

— Вы правильно поступили: шума не подняли и покинули поезд. Но вам нужно скрыться — и немедленно. Должен вам сказать, что в последнее время замечена усиленная деятельность охранных органов. Что вы думаете о своей матери? Наверное, соскучились и хотите ее повидать? Ну, вот и отличный случай. Отец все устроит. Навестите мать, посмотрите, что делается у вас в Токио.

Ханако сказала тихо:

— Я отдам жизнь за наше дело.

Грифцов смотрел в лицо молодой женщины, в глаза ее, несомненно русские, но как-то не по-русски подобранные в уголках, на ее похудевшие щеки.

— И прекрасно то, — сказал он, — что мы с вами тесно и даже как-то по-родственному связаны. Я, честное слово, чувствую, что именно по-родственному.

В тот же день опустела комната Грифцова в домике, напоминавшем дачу, и Горшенин ушел вечером и не вернулся.

5

Логунов прибыл в полк.

Занятия в полку не производились. Большая часть солдат была из запаса, и все понимали, что заставлять запасных заниматься строем или словесностью бессмысленно.

От Свистунова Логунов узнал, что между главнокомандующим Линевичем и начальником тыла армии генералом Надаровым крупные несогласия.

Недавно, осматривая вновь прибывшие я теперь уже ненужные крупповские гаубицы, Линевич сказал: