На сопках Маньчжурии

Он пил чай, ел французскую булку с колбасой, но от волнения не чувствовал вкуса еды. Тут же решили: вечером две женщины (женщины, чтоб не возбудить особых подозрений) отправятся в лодке на правый берег.

Понемногу комната пустела. Маша рассказывала, что слежка усилилась, но пока никого не трогают, — видимо, боятся. Большую деятельность развил Пикунов, готовится со своими черносотенцами к гнусным делам. Все чувствуют, что стачка стачкой, — на очереди вооруженное восстание!

— Сережа, — говорила Маша. — Сережа! Ты рядом со мной и подоспел в самый решительный момент!..

Смотрела на него своими синими глазами… Счастье это? Да, счастье. Все, все счастье, что он видит и слышит сейчас.

— Сережа, в боевом комитете получили ленинское письмо. Ленин указывает, что о бомбах рассуждают больше полугода и ни одной не сделали. Советует всюду и везде организовывать боевые дружины. Пусть маленькие, в три — пять человек. И пусть, Сережа, вооружаются все — кто чем может. Револьвером, ножом, тряпкой для поджога…

Маша говорила тихим голосом, положив руки на колени, а Цацырин сидел неподвижно. Простые, ясные ленинские мысли были заряжены могучей энергией.

— Что Глаголев, что меньшевики?

— Глаголев прямо не высказывается, но, по-моему, они не хотят вооруженного восстания.

— В такую минуту, и прямо не высказывается?! А кто-нибудь из нас спрашивал его прямо? Маша, я повстречаюсь с ним… я спрошу его.

— Непременно спроси! — сказал Годуй. — Вот чего у нас мало, Сережа, — оружия. Но ждем целого транспорта! По этим делам уехала ихняя сестрица.

Маша кивнула головой.

— Уехала. Хлеба сейчас не нужно, а оружие дай.

Маша и Цацырин покинули комнату последними, прошли через двор, за сарай, приподняли доску в заборе и оказались на небольшом огородике, по-осеннему разрытом и пустынном.

И оттого, что трубы не дымили, а в грозном безмолвии уходили к облакам, и оттого, что с тракта доносилось цоканье коней, и по-прежнему в переулках и дворах собирались кучками мастеровые, и оттого, что тюрьма осталась позади, а впереди была борьба и победа, Цацырин почувствовал себя счастливым. И, для того чтобы раз навсегда покончить с тем темным и мучительным, что было в его жизни, сказал:

— Все со мной, Маша, приключилось по Полиному навету. А в том, что она сподличала, есть и моя вина, сама знаешь.

— Вина твоя да вина моя! А я вот не чувствую за нами никакой вины, я тебе уже говорила об этом. Жить — не по ровному месту ходить. Она хотела выдать всех нас, чтобы ты остался только с ней, а Чучил не дурак, заинтересовался прежде всего тобой. Мама рассказывала, что после твоего ареста Полина пришла, села за стол, сжала голову руками и просидела так, не говоря ни слова, час. Потом хрипло сказала: «Прощайте, Наталья Кузьминишна» — и ушла. С квартиры съехала, — должно быть, вернулась к матери. Бог с ней, черная у нее душа…

На берегу было еще ветренее. Северо-западный ветер вздымал крутую коричнево-черную волну. Нева в этот мглистый осенний вечер казалась шире, точно строения на том ее берегу были на островках и она, обнимая их, текла по своему пути в море, сама широкая как море.

Какой-то господин в поддевке сшибал дубинкой головки бурьяна, два мужика закуривали цигарки вверху на улице.

— Дальше я пойду одна, — сказала Маша, — Варвара отнесет к нам девочку и нагонит меня. У тебя, Сережа, есть другие дела, нечего меня стеречь.

Но он взял ее под руку, они пошли широким шагом.

Из-за поленницы дров встал высокий мужчина в сапогах и теплой шапке — Годун!

— Лодка готова, два весла, третье запасное. Однако имей в виду — погода свежая.

— А мы выгребем, — успокоила его Маша. — Вон Варвара бежит… Иди, Сергей, нас и так много… «Гос-спода, пр-рошу р-разойтись!»

Цацырин помахал рукой и зашагал вдоль берега.

Варвара и Маша вскочили в лодку, разобрали весла, и лодка медленно стала выбиваться против волны и ветра.

Два молодца, закуривавшие на улице, подошли к Годуну. Один из них, лебедевский сиделец Гусин, спросил:

— Кого ты отправил туда?

Годун посмотрел на Гусина, сунул руки в карманы и продолжал стоять.

— Чьи эти девки?

— Иди по своим делам, братец!

— Ты знаешь, что туда запрещено?

— Кем запрещено?

— Нами.

— Ах, вами! Смотрите, какой генерал-губернатор выискался, — цедил сквозь зубы Годун, взвешивая силы свои и противников на случай схватки.

— Эй, стой, назад! — закричал Гусин. — Бабы! Эй, назад!

Маша выгребала из всех сил, короткая злая волна обдавала ее брызгами.

— Шутишь, лебедевский! — крикнула Маша. — Уплыли!

2

Дверь за Цацыриным захлопнулась, и Глаголев несколько секунд прислушивался к тому, как замирали по лестнице шаги молодого человека, потом хмыкнул и, осторожно ступая, вернулся в кабинет. Постоял перед книжными шкафами и улыбнулся. Улыбка, отраженная в стекле, была хотя и озабоченная, но довольная. Спустя час в этот же кабинет вошел Красуля.