На стальном ветру

До сих пор никто из представителей не произнес ни слова, но Чанг, представитель палаты Мю, сидевший через несколько мест справа от Чику, больше не мог сдерживаться. - Соглашение "Пембы" было подписано не для того, чтобы задушить научные исследования, Травертин. Это было сделано для того, чтобы они не вышли из-под нашего контроля. Если бы мы хотели полностью отказаться от экспериментов, мы легко могли бы сделать это после "Пембы". Тем не менее, мы по-прежнему допускаем это, даже поощряем - но всегда при условии, что те, кто проводит исследования, будут делать это ответственно.

- Проблема в том, - сказал Фирдауси, представитель палаты Сигма, сидевший позади Чику, - что мы знаем историю Травертина. Никогда еще не было человека, у которого было бы меньше шансов случайно нарушить Соглашение.

- Это правда, - сказал Травертин, с беспечным пренебрежением относясь к последствиям этого признания. - С чего бы мне вообще это отрицать? Мы не понимаем пост-чибесовскую физику, так как же мы можем обнести ее забором и приказать никогда не пересекать эту черту?

- Со временем, - сказал Утоми, - у нас сложится гораздо более полное понимание.

- Да, - невозмутимо ответил Травертин. - И, насколько я помню, пятьдесят лет назад вы говорили точно то же самое - все будет хорошо, деточки. Ложитесь спать и перестаньте волноваться. И не упоминайте о замедлении в приличной компании.

Чику знала, что в этом была доля правды. Снижение скорости превратилось из неудобной, эмоционально чувствительной темы в нечто такое, о чем почти никогда не упоминалось. Как будто, если не говорить об этом, проблема каким-то волшебным образом исчезнет сама собой.

Простой факт заключался в следующем: голокорабли двигались слишком быстро. В начале своих путешествий, в приливе оптимизма, который сопровождал время стремительного технического и научного прогресса, их правительства делали ставки на будущее. Вместо того чтобы тратить триста лет на пересечение космоса до Крусибла - первоначальное, достижимое намерение, - путешествие можно было бы сократить всего до двухсот двадцати. Хитрость заключалась в том, чтобы продолжать сжигать топливо, съедая огромные запасы, которые должны были храниться в резерве до тех пор, пока голокораблям не понадобится замедлить ход. Вместо того чтобы использовать это топливо для замедления, они использовали бы что-то другое - какой-нибудь более эффективный процесс или совершенно новую двигательную установку.

Другими словами, что-то, что еще предстоит изобрести.

Но это "что-то еще" проявляло упорное нежелание появляться. Многие многообещающие пути привели в тупик. Проблески оказались миражами, мистификациями. Тем не менее исследователи продолжали работать: теория подкрепляла эксперимент, эксперимент подкреплял теорию. Интеллектуальные усилия охватывали множество голокораблей и простирались аж до Солнечной системы. Устремление поглотило жизни и мечты и выплюнуло горечь и уныние.

Никто не возражал против этого, по крайней мере, поначалу. Но постепенно воля ослабла. Исследовательские направления начали забрасываться, объекты консервировались или демонтировались.

И все же всегда находилось несколько индивидуалистов, светлых умов, таких как Травертин, которые были убеждены, что решение существует и что оно находится совсем рядом. Еще один толчок, и королевство принадлежало бы им. Они ставили все более масштабные эксперименты и творили все более извращенные вещи с материей, энергией и пространством-временем.

Наконец они совершили прорыв, который нельзя было оспорить.

Энергия, высвобожденная при разрушении голокорабля "Пемба", как было подсчитано, требовала объяснения вне рамок ортодоксальной физики Чибеса. Это было "доказательством существования" ПЧФ - пост-чибесовской физики. Если бы эту громоздкую мощь можно было укротить, использовать для приведения в движение, со всеми их заботами было бы покончено. Теперь они могли бы даже двигаться немного быстрее, если бы захотели.

Но "Пемба" зашел слишком далеко. Десять миллионов жизней были оборваны в одно мгновение - результат эксперимента, параметры которого были настолько неясны, что его никогда нельзя было адекватно реконструировать, даже если бы на то была воля. И риск повторения подобной катастрофы, связанной с выводом из строя второго голокорабля, не мог быть санкционирован. Соглашение "Пембы" рубануло, как гильотина.

Итак, Травертин встал на свой путь, постоянно проверяя власть Ассамблеи, сопротивляясь ограничениям, испытывая удачу. При последнем порицании ему повезло избежать тюремного заключения. Но Травертин всегда перестраивался и продвигался дальше. И здесь Чику пришлось согласиться с ним - Ассамблея всегда знала, что задумал Травертин, и предпочитала не вмешиваться. Потому что на каком-то невысказанном уровне они хотели, чтобы он преуспел.

Если и был какой-то положительный момент, который можно было извлечь из вчерашней трагедии, подумала Чику, так это то, что Травертин, должно быть, что-то заподозрил.