Читаем На станции Свободный полностью

- Смерть? Конечно, боюсь, - улыбнулся он, - но реально пока не могу ее представить.

Они помолчали немного, потом Надя спросила, нравится ли ему Дальний Восток.

- Нравится. Только он действительно очень дальний. Чувствуешь такую оторванность от дома, какой никогда не ощущал. У нас на точке очень красиво река, сопки, дали...

- Да, такие просторы... Вот я не смогла бы жить в большом городе... в свете неоновых реклам...

- А я урбанист. Большой город очень хорош, особенно вечерами. Я бывал в Ленинграде, он красивее Москвы и как-то историчней, хотя Москва и много старше Питера. Но вот бредешь по Невскому и невольно думаешь: тут ходили Пушкин, Гоголь, Достоевский, Блок, Есенин... Города полны прошлым, историей. По Ленинграду я бродил даже ночами, и мне казалось, что вдруг в одну из белых ночей я встречу... ну, Раскольникова, к примеру...

- Как интересно! - воскликнула она. - Вы, наверно, большой фантазер?

- Нет, я скорее чересчур рассудочен, но Питер, белые ночи... поневоле начинаешь фантазировать. Просто нельзя не фантазировать. Понимаете?

- Понимаю. Мой отец, несмотря на то что инженер-путеец, - страшный фантазер и выдумщик.

- А где он кончал институт, не в Москве?

- В Москве.

- Не знаете, в каком году?

- Кажется, в двадцатом.

- А мой в восемнадцатом! Возможно, наши отцы были знакомы! Вот здорово!

- Вы напомните мне фамилию, я спрошу у папы. В общем, когда получите увольнение, заходите прямо к нам. Хорошо?

- Спасибо большое, Надя. Конечно, зайду, лишь бы отпустили. Вы знаете, как здорово, что мы познакомились. Мне теперь не будет так одиноко на этом дальнем-предальнем Востоке, - горячо и искренне сказал Андрей. - Вы даже не представляете, что значит после казармы побыть в семейном доме, посидеть в домашней обстановке. Мы все так соскучились по своим домам.

- Я понимаю.

От избытка чувств Андрей непроизвольно дотронулся до Надиной руки, и она не отняла ее. Тогда он слегка сжал ей пальцы. Так и стояли они, держась за руки, на продуваемой ветром вагонной площадке, пока Погост не прервал их уединения.

- Вы живы, ребятки?

- Живы, - улыбнулась Надя.

- Очень хорошо, что живы. Я исчезаю, - сказал Погост и исчез.

Андрей опять сжал ей пальцы, и у него вырвалось:

- Мне очень хорошо с вами!

- Мне тоже, - просто сказала она и тоже пожала ему руку.

Стучали вагоны, мимо проплывали не очень-то живописные места, однообразная равнина, только слева по ходу поезда где-то очень далеко синели сопки... И мелькали километровые столбы, неумолимо приближая конец дороги, а тем самым и конец их встречи. Андрею не хотелось об этом думать, ему хотелось, чтоб эта поездка никогда не кончалась, чтоб этот городишко Свободный был где-нибудь за тридевять земель.

- Надя, а если меня почему-либо не будут отпускать в увольнение, вы сможете сами приехать к нам на точку?

- Конечно, смогу. Только как добраться назад? Ведь следующий поезд только утром следующего дня.

- Мы сможем дойти до ближайшего разъезда, а там я посажу вас на товарный.

- Это идея!

- Только нам надо будет списаться, чтоб вы не приехали в день моего дежурства. На мост-то вас не пустят, там охрана... - Он помолчал немного. Лишь бы не случилось... непредвиденное.

- А что может случиться?

- Мало ли что. Вдруг война?

- Не верю я ни в какую войну. Вы же читали сообщение ТАСС.

- Читал. Но наш капитан только пожал плечами на это.

- Ну его, вашего капитана! - тряхнула она головой. - Не будем об этом.

И верно, зачем думать о плохом в этот удивительный для него день? Он будет переписываться с этой милой девушкой, а может, и встречаться. И он стал говорить, что обязательно свезет ее на лодке на тот необитаемый остров, о котором рассказывал, что они будут бродить там, как первые люди на земле, и еще о чем-то говорил он, а поезд тем временем уже приближался к станции, уже раздался протяжный гудок паровоза перед входным семафором, уже поредел стук колес и послышалось шипение тормозов.

- Мы приехали, молодые люди, - сказал вошедший в тамбур Погост и сунул Андрею завернутые в газетку учебники. Вам дальше, Надя?

- Дальше, - упавшим голосом ответила она и сжала руку Андрея.

- Ваш адрес, Надя, - вспомнил Андрей главное и вытащил карандаш...

Поезд остановился. Еще несколько минут они стояли молча, глядя друг на друга, пока Погост не подтолкнул Андрея.

- Пора, юноша.

Они спрыгнули с подножки... Андрей мучительно думал, что чего-то он не сказал этой девушке, и лишь тогда, когда дрогнул вагон, лязгнули буфера и поезд тронулся, он крикнул:

- Если нам не удастся свидеться, я все равно буду помнить вас!

- Я тоже! - И она стала махать рукой.

Еще немного они постояли на перроне, глядя вслед поезду.

- Это тоже невероятно серьезно? - усмехнулся Погост.

- Очень, - ответил Андрей.

- Что ж, завидую вашим девятнадцати годкам... Кстати, стояние в тамбуре с очаровательной девушкой не выветрило у вас из головы правила технической эксплуатации и инструкции по сигнализации?

- Вроде нет, - улыбнулся Андрей.

- Ну, потопали тогда в это знаменитое управление. Надо еще поспрошать, где оно находится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное