На стене

Спустя некоторое время девочка сама начала приказывать, причем в более широких пределах, чем ее родители. «Зеркало, Зеркало, покажи мне самый красивый цветочек»! Я было создано так, что могло говорить только правду и ничего, кроме нее. Поэтому в ответ на просьбу я находило прелестную дикую розу на кусте шиповника. «Но раньше ты показывало желтый нарцисс», — обижалась Блубелл, ведь так и было. Девочка не могла понять моих оправданий, но я пыталось снова и снова сказать ей, что нарцисс давно завял, а сейчас самый красивый цветок — это дикая роза. Она рыдала. Мать ее шлепала. Блубелл росла очень своевольной девочкой, поэтому неудивительно, что после всего этого в ней усиливались ревность ко мне и тоска по любви и вниманию. Я ощущало себя виноватым перед ней. Думаю, на свой лад я даже любило ее. Она была жертвой своих родителей так же, как и я. Даже когда она кричала в приступе гнева и угрожала разбить меня, я не чувствовало ничего, кроме жалости.

Старуха учила девочку готовить и варить зелья, которые она применяла в магии, но никаким заклинаниям ее не обучала. Старик почти не замечал дочку. Он дряхлел и проводил почти все время без сна, пытаясь заставить меня показать ему будущее.

А потом, в один из дней, приехал герольд. За все годы с тех пор, как я было сделано и до этого момента, когда Блубелл исполнилось шестнадцать, никто не входил в наш дом, кроме пожилой пары, девушки и случайных торговцев, бродивших от одного лесного дома к другому. Сперва, увидев всадника, я подумало, что это один из них. Коробейники одевались в яркие цвета и носили за спинами котомки, готовые в любой момент снять их и разложить свои товары на всеобщее обозрение. Я всегда любило смотреть на сверкающие миски, разноцветные ленты и гребни, которые они предлагали, хотя старуха никогда и ничего не покупала. Но этот человек не был торговцем. Он весь был одет в красное с золотом и при себе имел только маленький мешочек, где, скорее всего, лежала его провизия. Юноша держал в руке длинный свиток, и когда старуха открыла дверь, он развернул его и приступил к чтению.

«Слушай, мой народ, живущий в лесу! — начал герольд. — Это провозглашение воли короля Кародэна из Замка Бринмег. Моя королева умерла, и так как ни одна из иностранных принцесс мне не по нраву, я желаю выбрать невесту из своего собственного народа, чтобы она была утешением для меня и матерью для моей дочери-малютки — Подснежника. Поэтому я разослал герольдов во все уголки моего королевства — оповестить всех увиденных девушек, желающих приехать в Бринмег на Большой Бал, который состоится в первый день осени. Девушки должны быть в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, подданные моего королевства и не выходившие прежде замуж». Герольд выпалил все это на одном дыхании, словно произносил объявление уже много раз (а вероятно так и было), и затем свернул свиток обратно.

«Убирайся, мошенник! — сказала старуха в приказном тоне. — Тебе нечего у нас делать!»

«Я лишь выполняю свою работу, — пробормотал герольд уже совсем другим голосом. — Мне приказано обойти все лесные дома, все до единого, понимаете, ни пропуская ни одного, и читать объявление. Теперь вы слышали, и вам это ничего не стоило. Я ухожу, ухожу»!

И только сейчас Блубелл выпрыгнула из зарослей возле дома, где она пропалывала сорняки. «Я хочу поехать на Бал! — сказала она. — О, мама, пожалуйста! Мне шестнадцать и я красивая, я знаю это»! Девушка и вправду была очень красива: с привлекательной фигурой, длинными золотистыми волосами, большими синими глазами и черными ресницами. Она была так прекрасна в своем коричневом платье и локонами, обрамлявшими ее милое личико, словно говорила всем своим видом: вот то, что хочет король — невеста из его народа. Очевидно, герольд тоже так подумал, потому что сказал: «Ваш дом был последним, и я возвращаюсь в Бринмег, мисс. Если вы желаете, я могу сопроводить вас туда».

«А кто сопроводит дочь обратно, когда король отвергнет ее? — усмехнулась старуха. — И почему я должна верить, что ты не бросишь Блубелл в пути ко всем чертям? В любом случае, она не поедет. Ступай своей дорогой»!

Герольд поклонился Блубелл, не обращая внимания на ее мать, и уехал. Я смотрело на девушку: Блубелл находилась в саду, а я висело напротив окна, и девушка отражалась во мне. Она выглядела скорее злой и раздраженной, чем печальной, и я было уверено, что Блубелл что-то задумала. Старуха повернулась и, увидев изображение дочери, легонько стукнула по мне. Разумеется, я не почувствовало. Я не могло ничего ощущать, могло только видеть и слышать и не сожалело об этом. Я всегда утешало себя мыслью, что если даже Блубелл выполнит свою угрозу и разобьет меня, то, по крайней мере, я не почувствую боли.