На стороне мертвецов

— А може, не треба полицию? — протянула бабка. — Може, давай я мужиков покличу? Тэбэ хиба не все равно, хто тэбэ видгамселит, та в речку кинет, га?

— Интересное… конечно… предложение…

Замок не сдавался. Ладно, сейчас «язычок» краем булавки отожмем… и… откроем…

— Но я все же настаиваю на полиции! — выдохнул он, чуть не выворачивая руку в суставе… Да открывайся, же ты!

Внутри что-то щелкнуло. Мите прямиком на ботинки потекла струйка ржавой пыли и… створка с тоненьким скрипом приоткрылась.

— Хотя можно и так… — Митя посмотрел на булавку — та мрачно блеснула черным, будто обожженным в пламени острием.

— Так кликать мужиков? — возрадовалась бабка.

Митя вернул булавку в платок и толкнул створку.

— А знаешь, бабуся… Зови. — сказал Митя.

Он стоял в открывшихся воротах… и глядел на замершего посреди двора человека. Немолодого, широкоплечего, чернявого… Того самого, что пытался задавить их с Зиночкой. Он глядел прямиком на Митю… и глаза его распахивались все шире и шире…

[1] Добрый день, уважаемая госпожа! (татар.)

Глава 32. Цыган и медведь

— Зови мужиков, бабка! — заорал Митя, врываясь во двор.

Наверное, будь у него хоть чуть-чуть времени, он бы, конечно, не испугался — благородный человек не боится! — но хоть задумался… Но чернявый противник сорвался с места и… кинулся бежать вокруг дома, а Митя помчался за ним.

— Стой! Стой, кому говорю!

Чернявый даже не оглянулся. И зачем отцовы городовые всегда это кричат? Или просто удирающие каждый раз думают, что не им?

Чернявый свернул за угол… Ринувшийся за ним Митя успел шарахнуться в сторону — иначе вылетевшая из-за угла лопата шарахнула бы его по физиономии. Чернявый прыгнул на него, занося лопату над головой…

Пинок! Ногой, в живот, всем весом. Чернявый отлетел назад, шарахнулся спиной об стену, лопата вылетела у него из рук.

«Дерись, не останавливайся!» — обычно орали дядюшки, гонявшие его каждое лето в имении, и еще отвешивали пинка, а пинки Митя терпеть не мог. Потому прыгнул на чернявого раньше, чем успел сообразить, что поединок-то вовсе не учебный. С разгона и локтем в горло! Промазал — чернявый извернулся ужом, уходя от удара, локоть врезался в стену, Митя взвыл от боли, крутанулся… Перед ним возникло красное от натуги лицо чернявого, выпученные глаза — и сильные пальцы, вцепившиеся в шею, перекрыли доступ воздуху…

«Да ладно… — задыхаясь, успел подумать Митя. — Вот так, спереди?»

И врезал врагу ладонями по ушам.

— А-а-а! — заорал чернявый, отпуская Митино горло и хватаясь за свои уши.

Теперь еще неблагородный удар ногой по…

Неблагородного удара чернявый почему-то ожидал. Нырнул в сторону, упал, перекатился по земле… и ринулся прочь, проорав:

— Пхагэл тут дэвэл! Откуды ты взялся такой!

И впрямь цыган. Отлично, все сходится! Митя ринулся в погоню.

Круг! Они оббежали дом, цыган подхватил вилы и метнул их в Митю. Тот нырнул на бегу, внутренности обожгло ледяным холодом, когда остро заточенные зубцы просвистели над головой. Холод тут же сменился жаром азарта.

— Не уйдешь! — на бегу прохрипел Митя. «Хотя зачем я его предупреждаю?»

— Хек! — цыган толкнул на Митю тачку.

Прыгнуть в сторону, отпихнуть ее прочь…

Этого мгновения цыгану хватило, чтобы исчезнуть в дверном проеме. Лязгнул засов.

Митя с разгону ударился в дверь, взвыл от боли, схватился за плечо…

— Да я ж тебя сейчас… да я ж…

Воткнутый в колоду топор будто сам прыгнул в глаза. Митя с ревом вырвал его, метнулся к дверям, всаживая в замок…

«А если он за ружьем…» — мелькнуло в голове и даже не успев додумать, Митя рухнул плашмя. Сквозь дверь грянул выстрел — дырки от картечи изрешетили дверное полотно, створка с грохотом распахнулась, цыган с обрезом в руке выскочил на крыльцо…

Вылетевший из-под крыльца топор обухом подбил ему ноги. Цыган рухнул навзничь, выстрелил в потолок, кувыркнулся обратно в дом. Митя перелетел через перила крыльца и ринулся следом.

Глаза перестроились под полумрак мгновенно — хоть какая-то польза от его трижды проклятого наследия! Митя сходу проскочил захламленный коридорчик, с грохотом обрушив «рогатую» вешалку с вонючим тряпьем. И влетел в прохладную глухую комнату. Совершенно пустую. Если не считать медведя, цепью прикованного к стене. И вооруженного хлыстом цыгана рядом. Свободная его рука лежала на холке зверя.

— Не подходи, медведя спущу!

Митя многозначительно покачал топором:

— Не дури, баро! Расскажи мне про Урусова и Лаппо-Данилевского — и тебя не повесят.

— Знать не знаю никаких Лапов!

— А Урусова знаешь? — быстро переспросил Митя.

— Отвяжись!

От вопля цыгана медведь недовольно заворчал, но не пошевелился, только смотрел исподлобья и маленькие глазки его медленно заволакивала пелена ярости.

В присутствии медведя-людоеда было… неуютно. Митя встряхнулся: медведь на цепи и цыган его не спустит, чтоб самого не задрали — Урусова нет, медведем управлять некому. Ну а топор всяко посерьезней хлыста будет.

— Сдавайся, а? — почти просительно сказал Митя. Драться совершенно не хотелось, вон, костюм для гребли уже весь измаранный… — На оборотней свалить не выйдет — я твоего медведя нашел, и отцу успел передать.