На стороне мертвецов

В ответ донесся слабо различимый бубнеж.

— Дура-а, ой, дура! — снова взвыла фрау Цецилия. — Кто? Она! Ну и я заодно, сама ведь разрешила ей остаться в мастерской, платье Шабельской доделать! Там чуток оставалось на подол кружев нашить… Думала, отдам Шабельским, на том и покончим… — в голосе фрау мелькнула злоба. — А со вчерашнего дня… Ни Фирки, ни платья! Ну куда? Куда она могла в платье барышни податься? Беду на себя навлекать? А может… Как думаешь, может, она то платье порвала, и теперь признаваться боится? Правильно боится, конечно… Вот пусть только вернется, глупая девка — уж я ей задам!

В ответ снова забубнили.

— Если эта дрянь, Лидия, нажалуется — худо может быть… — фрау зло прищелкнула языком. — Ладно, Шабельским трех дочерей вывозить, найду чем задобрить… Пусть только Фирка вернется, а то я уже места себе не нахожу!

— Кто такая Фирка — знаете? — через плечо бросил Митя.

Уже с полминуты негодующе сопящий ему в затылок Ингвар, дернулся от неожиданности, но тут же надменно объявил:

— Не Фирка, а Эсфирь! Эсфирь Фарбер, швея, дальняя родственница хозяев. Очень разумная девушка. На чтения в Народный дом ходит, на лекции общеобразовательные.

— И куда же она пошла в платье Лидии — на чтения или на лекции? — спросил Митя. И ядовито добавил. — Общеобразовательные? С мужчиной… скажем так, не ее круга…

Как говаривал младший князь Волконский под бурный смех приятелей: «В жизни каждого женатого мужчины обязательно появится дамская модистка… а неженатого — даже две или три».

— С чего вы взяли? — глухо переспросил Ингвар. Кажется, Митины предположения его серьезно задели.

— С того, что ей понадобилось платье барышни, с кружевом и прочим… — отрезал Митя. — С человеком своего круга наверняка хватило бы собственных.

— Вы подслушивали! — возмутился Ингвар.

— А вы снова решили следить за мной? Несмотря на то, что один раз это чуть не закончилось для вас бедой?

— Я просто не желаю, чтоб вы лезли в чужие дела и создавали неприятности!

— Поэтому сами лезете в мои? Или считаете, что мы с вами… уже не чужие? — протянул Митя настолько приторно-ласково, что Ингвар отпрянул, кривясь в отвращении.

— Между вами и мной никогда не будет ничего общего!

— За исключением общего обеденного стола и боюсь, даже общей ванной! — кивнул Митя, снова скользя вдоль коридора.

— Стойте! — прошипел Ингвар, пытаясь удержать Митю за рукав, но тот легко шагнул в сторону и пальцы Ингвара схватили воздух. — Почему бы вам не пойти смотреть шелка? Самое подходящее занятие для такого, как вы! — последние слова он явно пытался процедить как можно оскорбительней.

Сам Митя считал, что смотреть шелка — занятие, безусловно, подходящее, но было любопытно:

— Какого — такого?

— Такого… — Ингвар поводил руками, кажется, пытаясь изобразить нечто изящное. — Как… как барышня, клянусь Одином и Фрейей!

— Мда? — даже не думая оскорбляться, Митя передернул широкими, накачанными греблей плечами. Сам бы он отнюдь не отказался… не то чтоб чуть больше походить на барышню… но хотя бы чуть меньше — на портового грузчика! — Дело в том, что альвийского шелка там не может быть, потому что не может быть никогда.

— О! Господина Чехова почитываете? — Ингвар посмотрел на него с изумлением.

Митя поморщился: рассказики господина Чехова читались вот такими, вроде Ингвара, в обществе сие творчество либо не знали вовсе, либо всякое его упоминание вызывало брезгливые гримасы: примитивный юмор для плебеев. Потому «Письмо к ученому соседу» в журнале «Стрекоза» Митя читал — смешно же! — но никогда в том не признавался. А тут вот вырвалось.

Оставалось только молча скользнуть к следующей, явно незапертой двери — из-за нее доносился стрекот швейной машинки.

— Конечно, не может! — неожиданно согласился Ингвар. — Пауки, ткущие целые платья — это же противоприродно. Альвы придумали, чтоб выкачивать побольше денег со знатных глупцов, и не промахнулись — наши дураки готовы в любой бред поверить, лишь бы он был заморского происхождения!

Вообще-то Митя имел в виду, что к коронации Александра III Даждьбожича Властители Туманного Альвиона выслали в дар его супруге, Марии-Дагнаре Одиндоттир Данской, 40 дюймов паучьего шелка для коронационного платья. На отделку. И вообразить такую же отделку на дебютных платья трех — ТРЕХ! — сестер Шабельских из Екатеринослава, было попросту невозможно. Но так, как это представлял себе Ингвар, тоже сойдет.

Митя без всякого стеснения распахнул дверь, заглядывая внутрь. Там, в громадной комнате, согнулись над шитьем девушки в точно таких же платьях, что и девчонка-ученица у входа. Над растянутой на стоячих пяльцах тканью колдовала сухонькая старушка. У примерочного манекена, неприятно похожего на обрубок тела без рук-без ног, священнодействовали две средних лет дамы, то прикалывая к наскоро собранному остову платья рюши, то выкладывая фестоны. Звучно щелкали коклюшки и глуша все звуки, стрекотала германская новинка — машинка для шитья. В сторону приоткрывшейся двери никто даже головы не повернул.