На стороне ребенка

Один раз сказать, два, три… и ребенок уже понял, что самим собой быть лучше, чем другим. То же самое с ужином: ребенок просит мать дать ему поесть; заметим: одновременно с ним перекусить понадобилось и другому. Соответственно – есть уже надо именно то, что ест сосед. Тогда мать, обращаясь к соседу, говорит: «Я предложу ему твой ужин». А мы возражаем: «Почему вы захотели дать его ужин вашему ребенку, хотя только что вы об этом и не помышляли?» – «Но ему хочется». – «Но ужин нужен ему, потому что действительно необходим, или потому, что этот ужин понадобился другому?» – «Конечно, потому, что понадобился другому, – отвечает мама, – он должен ужинать через час, потому что ел не так давно». – «Тогда зачем вы ему предлагаете?» И мы обращаемся к ребенку: «Ты хочешь быть Полем, которого кормит мама?»…Он удивленно смотрит на нас… «Так ты хочешь быть Полем? Ты хочешь, чтобы у тебя была мама Поля? И папа Поля? Чтобы у тебя не было твоей мамы?»…Ну уж нет! Он бросается к маме и хватается за ее юбку. «Ты видишь, какое удовольствие доставляет твоей маме, как всякой маме, заботиться о своем ребенке, постоянно думать о нем. И если ты не хочешь менять свою маму, что ж, – ей известно, что твой желудок еще не пуст… Глаза у тебя завидущие, глазами ты бы все съел, но ты не голоден… иди играй». После таких бесед дети у нас едят, когда им положено… и они не поддаются желанию подражать друг другу. А мамы поняли, что не надо мгновенно выполнять любое желание ребенка, если оно необоснованно. Желание вместе пообедать и получить от этого удовольствие появится в другом возрасте. Во-первых, надо, чтобы появилась уверенность, что ты – это ты, и что этот «ты» находится в безопасности, где бы и когда бы он ни был, что он знает нужды твоего организма и не позволяет соблазнить себя ни чужому взгляду, ни чужим речам. Ребенку надо разъяснить на понятном ему языке, что на возникшую из соблазна физическую потребность он должен уметь взглянуть критически: он не должен поддаваться соблазну – ему необходимо иметь и защищать свои собственные желания и потребности.

Не является ли Мезон Верт зачатком Дома детства?

Если хотите – да. Мезон Верт просто первый этап, это время подготовки для обеих сторон, и постепенно наступает момент, когда и мать и ребенок готовы к расставанию, к признанию «вспомогательности» друг друга, а не к тотальной зависимости.

Дальнейшее зависит от поддержки общества, которое должно осознать эту необходимость. Сейчас Мезон Верт финансируется администрацией DDASS[205]. Но для нас это первый опыт – Мезон Верт объединяет психоаналитиков (только они в нем не консультируют) и обслуживающий персонал, присутствие которого позволяет освободить родителей от наблюдения за детьми и предоставить им возможность пообщаться друг с другом, и обеспечивает надзор за детьми и их безопасность (в бригаде трое – мужчина и две женщины). Дела административные поначалу были трудными.

Когда все начиналось (1979-й и начало 1980-го), президента нашего общества принимали в префектуре с такой агрессией и негативизмом, которых он не встречал даже у самого Брежнева, согласившегося однажды на аудиенцию. Представитель префектуры не мог простить себе, что в свое время согласился подписать с ним соглашение: «Эти „смешные” люди заманили нас в ловушку, а сами ничего не делают… Зачем социализировать детей до того, как им надо идти в школу?»

В префектуре мне заявили: «Надо, чтоб вы заново представили ходатайство о соглашении, а через 18 месяцев… вы не будете мало иметь, и с этими глупостями будет покончено». Это показывает, до какой степени все они там были раздражены. Иногда враждебность сменяло бюрократическое равнодушие. Но, с другой стороны, к нам приезжали со всей Франции, потому что о нас начали говорить матери, и Мезон Верт хотели создавать не только в Париже. Когда появлялись во Франции делегации воспитателей из зарубежных стран и спрашивали в министерстве народного образования или в министерстве здравоохранения, что делается в стране для самых маленьких, им отвечали: «Сходите в Мезон Верт. И увидите, что делается во Франции…»

Они приходили, и для них становились очевидны все наши трудности. Префектуру многое не устраивало в Мезон Верт. Чтобы сократить субсидию, чиновники делили число принимаемых нами детей на число взрослых и начиналась «торговля»: «У вас нет нужды быть открытыми с 14 до 19, потому что люди приходят главным образом с 16 до 19. Вот до 16.00 и не открывайтесь». – «А те, кто приходит раньше: не к четырем, а к двум часам дня?» – «Ну и что? Основная-то масса детей – между 16 и 13.30. С двух до четырех у вас – шестеро: трое мам и трое детей в течение часа, тогда как потом, за полтора (!) часа к вам приходит 27. Ну, что? Стоит открываться раньше на два часа во имя того, чтобы иметь 28 вместо 27?» Как будто уместно вести такие мелочные подсчеты, когда речь идет о живых людях! Если мамы с детьми приходят раньше, значит, они чувствуют себя комфортнее, когда меньше народа, когда просторнее.