На стороне царя

Один загудел в дудку, другой нестройно ударил в бубен. Однако запеть и заплясать они не успели. Гуденье внезапно смолкло, испуганно звякнул и притих бубен. Войдя в палату, в дверях расправил плечи рослый и красивый боярин Илья Данилович Милославский, нагловатый от сознания, что он отец жены царя. Сопровождаемый двумя вооружёнными стрелецкими десятниками, он ступил несколько шагов вперёд и страшно медленно упёр руки в бока парчового кафтана. По‑хозяйски окинув взором незваных гостей, вдруг презрительно рявкнул:

– Вон!

Девицы сжались и ошпаренными кошками живо прошмыгнули за двери. Скоморохи, вмиг трезвея, потащили медведя, за которого спрятался цыганёнок. Когда их торопливые шаги в сопровождении размеренной поступи стрельцов удалились, Милославский шутовски поклонился спокойно оставшемуся на троне полному тёзке царственного зятя.

– Алексей Михайлович, – потребовал он насмешливо. – Ты чего так шумно хамишь? А узнает царь? А он узнает, можешь не сомневаться.

Львов вскинул тяжёлый подбородок, откинулся на троне.

– Твой зять дурак, – небрежно заметил он. – Меня, породного князя Львова лишил чина дворецкого, чтобы заменить каким‑то Ртищевым. А ты дурак вдвойне. Не видишь, что скоро и от тебя избавится.

– Я царский тесть! – гордо выставил тугой живот Милославский и приблизился к тронному возвышению.

– Я же говорю, дурак вдвойне. Вернётся победителем...– Львов вместо продолжения ковырнул ногтём меж зубов и сплюнул ему под ноги то, что там застряло, вынудив его остановиться. – Морозов названным дядькой ему был, с детства за отца, лошадью на спине катал. Ещё и на твоей старшей дочери женился, родственник и его и твой. А где он сейчас?

– Царь Алексей ему шкуру спас, – поколебленный в прежней самоуверенности, возразил Милославский. – Как ни как, а собой в бунт заслонил. Не тебе ли не помнить? Когда мы уже решили, всё, на пики Морозова поднимут. Он только и умолил народ пощадить его, как своего названного отца.

– Так что с того? Если сам не видишь, у других спроси, не вздохнул он с облегчением, что с тех пор Морозов крысой боится на свет показываться? Кто Морозов теперь для царя? Выпустил Морозов его из своего влияния, и всё. А был он посильней тебя. Я‑то хорошо помню, когда тебя в Кремле ещё не было. Казался дубом, которому всё ни почём. И того царь заменил дворянскими выскочками. – Львов будто попавший в засаду волк, хищно блеснул глубоко посаженными глазами под лохматыми, с проседью бровями. – У него теперь не мы, московские столпы, а беспородная сволочь в чести, Нащокин, Матвеев, Ртищев... – Скрипнув крепкими зубами, он свёл пальцы с разноцветными перстнями в дюжий кулак, сунул кулак Милославскому. – Этот дворянский сброд вот как надо держать, бесправной челядью! Заставлять их служить за подачки, но не подпускать к власти. А царь слюнтяй. В доверенные друзья и любимчики их определил. От самых родовитых, от нас, кто власть держал при отце его и пока он сам был в малолетстве, всё для него сохранил и преумножил, от нас избавляется! Выскочкам доверяет главные должности.

– Я его тесть, – уже не столь уверенно повторил Милославский, задетый за живое тем, что ему нечем возразить одному из самых влиятельных бояр.

Львов презрительно ощерился крепкими зубами.

– Ни ты, ни Никон так ничего и не поняли. Царь вернётся с ливонской войны другим. И для нас лучше, чтобы он вернулся побитой собакой, а не победителем шведов.

2. Тайные поручения

С того самого мгновения, когда возле рижской крепости ядро неприятеля взорвало землю, подбросило его вместе со скачущим жеребцом и обожгло правую ногу, Удача жил отрывками впечатлений, к которым будто выныривал из долгого плавания в глубинах океана беспамятства. И впечатления эти было трудно отличить от сновидений. Первое из них напоминало чёрный непроглядный туман, сплошным покрывалом обволакивающий слабеющий разум. Потом в тумане образовался просвет, и, ангелами войны от облаков ливонского неба к нему спустились, в боевых доспехах склонились над ним царь и Ордин‑Нащокин. Словно доносящиеся с небесной высоты, его слуха достигали приглушённые отрывки их разговора.

– Это моя вина, – не скрывал огорчения царь.

Кто‑то невидимый отвлёк царя и почтительно, как говорят придворные лекари, заверил:

– Ваше Величество, я удалил осколок из голени. Рана не опасна. Но у него сотрясение головы от удара о землю. Две недели покоя и сна поставят его на ноги.

Царь посмотрел в лицо Нащокину и будто решился довериться.