На «стрелке»

Василий Григорьевич Авсеенко На «стрѣлкѣ»

Длинный рядъ экипажей тянулся на Каменоостровскій мостъ. Солнце еще не сѣло, и сквозь жидкую весеннюю листву обливало и Невку, и острова блѣдными косыми лучами. Погода была восхитительная, и весь Петербургъ, располагающій экипажами, или нѣсколькими рублями на извощика, устремился на «стрѣлку».

Николай Николаевичъ Повацкій, болѣе извѣстный въ петербургскомъ свѣтѣ подъ сокращеннымъ прозвищемъ Никъ-Никъ, былъ великолѣпенъ въ своей модной низенькой шляпѣ, недавно привезенной отъ Lêon изъ Парижа, въ длинномъ легкомъ сюртукѣ цвѣта marron съ голубоватыми жилками, и въ серебристо-сѣрыхъ панталонахъ, красиво падавшихъ на темно-желтые башмаки. Онъ сидѣлъ съ серьезнымъ видомъ въ своей новой коляскѣ съ высокимъ круглымъ кузовомъ, некрасивой и неудобной, но отвѣчавшей почему-то вдругъ появившейся въ Петербургѣ модѣ – модѣ, кстати сказать, давно уже донашиваемый парижскими извозчиками.

Такъ какъ экипажи тянулись въ одинъ рядъ, то смотрѣть было не на что. Относительно торчавшаго впереди ярко-краснаго зонтика было уже рѣшено, что этотъ зонтикъ принадлежитъ Корѣ Памъ-Памъ, первой этуали лѣтняго театра при Шато-Кабаре. Поэтому Никъ-Никъ глядѣлъ на свои ноги, разсматривая по преимуществу узенькую пеструю полоску носковъ, и думалъ о разныхъ предметахъ.

Онъ думалъ о томъ, что на «стрѣлкѣ» будетъ очень много народа, что прелестная баронесса Кильвассеръ тоже будетъ, и вѣроятно со своею глухою теткой; что маленькая Шуша сдѣлала себѣ на его двѣсти рублей отвратительную лиловую накидку, хотя пора-бы ей научиться одѣваться; что надо будетъ обратить вниманіе на лошадей князя Ханшаханскаго, о которыхъ кучеръ говорилъ ему вчера, что у нихъ стали пухнуть переднія ноги; и непремѣнно надо взглянуть на новую англійскую пару Лили, за которую будто-бы заплочено пять тысячъ. Думалъ онъ также о томъ, что едва-ли не напрасно поторопился продать брянскія акціи, и что креолка изъ Жарденъ-Трипо очень смахиваетъ на жидовку, хотя ножки у нея все-таки восхитительныя. Наконецъ, мысли его перешли къ предметамъ совершенно незначительнымъ, а именно: не написать-ли къ Шарве, чтобъ выслалъ партію лѣтнихъ галстуховъ, и какъ поступить, когда кучеръ Ермолай попроситъ прибавки. А попросить онъ непремѣнно долженъ, потому что толстѣетъ страшно.

Съ такимъ крупомъ, какъ у него теперь, нельзя сидѣть на козлахъ за прежнюю цѣну.

На Елагиномъ стали уже попадаться встрѣчные экипажи. Это возвращалась со «стрѣлки» буржуазная публика, обѣдающая въ шесть часовъ, и выѣзжающая въ семь, чтобы попасть потомъ къ первому дѣйствію «Нильскаго чародѣя», или къ семейному чаю, домой. Никъ-Никъ не имѣлъ ничего общаго съ этою публикою и съ этимъ режимомъ. Онъ обѣдалъ въ семь часовъ, и обѣдъ тянулся нескончаемо долго, потому что собирались пріятели со своими дамами, лилась трескучая болтовня и хлопали пробки. Въ театръ онъ попадалъ случайно, въ половинѣ спектакля, или вовсе не попадалъ, смотря по тому, какъ улаживалась на «стрѣлкѣ» программа вечера и ночи.

Сзади слышался учащенный топотъ копытъ. Щегольская шорная коляска показалась рядомъ.

– M-r Повацкій, bonjour! – окликнула его дама лѣтъ тридцати-пяти, съ хорошенькой дѣвочкой-подросткомъ подлѣ, и съ слѣдами несомнѣнной, хотя уже отцвѣтающей красоты на смугло-блѣдномъ лицѣ.

Никъ-Никъ чуть повернулся корпусомъ и приподнялъ шляпу.

– Я на васъ рѣшительно сердита, – продолжала дама. – На что это похоже, вы совсѣмъ не заглядываете къ намъ!

– Но я былъ заграницей…

– Уже больше мѣсяца, какъ вы вернулись. Это измѣна, предательство… я со злости чуть не дала себѣ слова не пускать васъ къ себѣ.

– О, вы неспособны къ такой мстительности…

– Но вы стоите, честное слово. Послушайте, въ субботу мы переѣзжаемъ въ Петергофъ. Въ воскресенье вы должны у насъ обѣдать на дачѣ. А до субботы вы заѣдете взять петергофскій адресъ. У насъ полный безпорядокъ, пріемовъ больше нѣтъ, но васъ я приму. Даете слово?

– Съ величайшимъ удовольствіемъ.

Кто-то обгонялъ сзади, надо было уступить дорогу. Шорная пара подхватила впередъ.

– Смотрите же, въ воскресенье! – крикнула дама, привѣтливо кивая головой. Повацкій опять поднялъ шляпу, и даже подержалъ ее на воздухѣ.

– А, Никъ-Никъ! – раздался сочный баритонъ изъ обогнавшей коляски. – Куда ты отсюда?

– Не рѣшилъ еще.

– Знаешь новость: Паша вернулась, – продолжалъ баритонъ.

– А-а! – протянулъ съ замѣтнымъ интересомъ Повацкій.

– Взяла дачу на Каменномъ. Въ воскресенье будетъ звать къ себѣ обѣдать. Ты первымъ въ спискѣ. Конечно, пріѣдешь?

– Непремѣнно, – отвѣтилъ Повацкій.

Коляски раздвинулись гуськомъ. Началась «стрѣлка».

– Никъ-Никъ, гдѣ вы пропадаете? – крикнула изъ-подъ желто-лиловаго зонтика маленькая блондинка, ѣхавшая въ обратномъ кругу.

– Вездѣ! – отвѣтилъ Повацкій, чуть дотронувшись рукой до шляпы.

– Никъ-Никъ, здравствуй! Ты выйдешь изъ коляски? – кричалъ щеголеватый господинъ, правившій необычайно рыжею кобылой въ шарабанѣ.

– Bonjour, – томно процѣдила дама лѣтъ сорока, изъ-за крупнаго туловища которой съ трудомъ выставляла свою дѣвичью красоту дочка лѣтъ двадцати.